руках грязноватую серую кружку из обливной глины. Руки серые, с черными ногтями. Над кружкой вился заметный парок – вода явно была слишком горячей.
Я только головой мотнула от досады и скинула плащ на табуретку и зло сказала:
-- Показывай, где и что.
Все еще пялясь на меня, но теперь почти с испугом, Хейзел прошла к печке и повела рукой:
-- Вот тута все и есть.
Женщина за печкой заходилась кашлем, а я, заприметив в углу рукомойник, вымыла руки, вытерла красивым полотенцем с каймой цветной вышивки и принялась мыть кружку. Рядом с рукомойником лежал небольшой кусочек серого мыла. Да и сам домик, и все вещи в нем говорили, что хозяйка не привыкла пить из грязной посуды.
В котелке на печи кипела вода, я отлила немного в кружку и отнесла Дебби:
-- Остуди, пожалуйста.
Та покивала головой и отставила парящую воду в сторону, в маленький сугробик. Мороз был не крепкий, снегопадов серьезных еще не было, но так всяко быстрее остынет. Я кивнула и вернулась в дом.
Женщина, прекратив мучительно кашлять, тихо, боясь напрячь горло, спросила:
-- Чегось хотели-то, барышня?
-- Сейчас вода чуть остынет, я вам попить дам. А если скажете, какие травки заварить, отвар сделаю.
-- Не поможеть уже ничо, – слабо махнула она рукой. – Поскорей ба господь прибрал…
Внимательно глянув на меня, женщина с минуту молчала, сипло дыша с каким-то присвистом, а потом сказала так же тихо и медленно, но совершенно другим тоном:
-- Вы Хейзел выгоните, я поговорить хочу.
Я только посмотрела на толстуху, как та, закивав головой, попятилась к дверям. Я вышла вслед за ней и Дебби подала мне теплую воду. Зашла в дом и раздернула шторки: пусть хоть чуть светлее будет.
Тетушку Мажину я напоила, ощутив, как она горит. У нее явно была очень высокая температура, и я спросила:
-- Может питья кислого сделать? Жар тогда меньше будет.
Женщина слабо ворохнулась и так же медленно, боясь очередного приступа кашля, проговорила:
-- Что за нужда вас привела, барышня?
-- Да особой-то нужды и нет, поучиться у вас хотела. Приехала, а тут вот…
-- Грамотная?
-- Да.
-- Добрая…
-- Да не в доброте дело, -- отмахнулась я. – Просто нельзя же грязную воду пить, да и при жаре горячая вода – не лучшая идея.
-- Вот я и говорю, добрая. Белку заберете с собой?
-- Что, простите?!
-- Собачку…
С минуту я соображала…
-- Вы хотите, чтобы я забрала вашу собаку?!
Тетушка Мажина прикрыла глаза, разговор давался ей с трудом. Помолчав, пояснила:
-- Хейзел в травах понимает немного, но грязнуля, да и жадная. Дом я ей свой за уход отдам, не жалко. А Белочку мою она уморит.
Немного подождала, пока выровняется сиплое дыхание, и продолжила:
-- Книгу я писала. Там и рисунки есть, сами посмотрите. Отдам, если побожитесь…
-- Да что вы раньше времени…
-- Не перебивай! – она повысила голос и снова зашлась лающим кашлем.
Я протерла ей лицо чистой тряпицей и дала еще глоток воды. Она лежала, слабо сипя и приходя в себя.
-- У меня легкие всегда слабые были, второй раз за осень так вот слегла. И уже понимаю, что не встану, – отдышалась и продолжила: -- Хейзел все равно грамоты не знает.
-- Может быть, вам доктора позвать? Или вы хотите что-то? У меня есть деньги, я могла бы…
Она только махнула на меня рукой и чуть раздраженно поморщилась:
-- Возьмешь Белку?
Говорила женщина чисто, свободно. Так, как будто была не простой селянкой. Как будто училась коверкать речь для маскировки, а теперь в этом нужда отпала.
-- Возьму, – у меня в горле стоял комок, и я никак не могла сообразить, что нужно сказать и как ее уговорить. Ну, есть же у нее травы?!
-- Не мечись, дорогая, – произнесла она с какой-то даже иронией. – Все там будем, а уходить нужно достойно, позаботившись о тех, кто остается. Сундук открой, забери и ступай. Устала я…
-- Я завтра еще приду.
-- Приходи – слабо улыбнулась женщина.
Так я стала обладательницей толстенной рукописи с рисунками и грязной замызганной Белки, которая скулила и вырывалась из рук. Под клочкастой шерстью ощущались тонкие ребрышки, я прижимала к себе закутанную в тряпку собачонку и ревела всю дорогу от какой-то дикой несправедливости жизни.
Утром я присутствовала вместе с бароном в храме, где наконец-то мадам Аделаида стала маркизой Вольнорк. А как только гости сели за стол, уехала к тетушке Мажине.
Как я и боялась с вечера, встретила меня только хмурая Хейзел, которая буркнула:
-- Свезли уже на погост…
Глава 39
Два дня Белка не ела…
В первый день, когда я только привезла ее в дом маркиза, я только там внимательно рассмотрела, что за чудо мне досталось. Молодая, думаю, года полтора-два, размерами чуть меньше пекинеса, с узкой лукавой мордочкой и очень пушистым хвостом. Стоячие ушки с неким подобием кисточек. Понятно, почему хозяйка назвала ее Белкой.
Она была худенькая, даже тощая, грязная, но, на удивление, без блох и клещей. Только длинная шерстка местами свалялась в колтуны. На шее у собачонки остались растертые следы от грубой веревки. Это была девочка.
Думаю, пока тетка Мажина не заболела, собачка жила в доме, а уж
