тяжелым взглядом.
— Нендо зако вазунгу! — прогромыхал он на всю улицу. Трубный голос отозвался в стенах домов неестественным эхом.
Толпа отступила еще на пару шагов. Однако нашелся кто-то самый смелый, как и подобает самому смелому в подобных ситуациях, в заднем ряду.
— Мужики, чего мы ссымся? Их всего двое да ряженый трубочист! Айда!..
Трубочист резко вскинул руку с огромной ладонью, в которой поместилась бы пара белых голов. Самый смелый внезапно для себя обнаружил, что стоит уже в первых рядах. Черт снял цилиндр с лысой черной головы и запустил мощную пятерню в шляпу. Достал из тульи что-то, потряс плотно сжатым кулаком и, широко размахнувшись, швырнул перед собой горсть мелких птичьих и крысиных костей и черепов, которые глухо застучали по мостовой. Крысиный череп лег ровнехонько напротив смельчака и уставился на него пустыми глазницами.
— Рохо ньйо, — нараспев пробасил черт, притопывая ножищей и ритмично потрясая огромным кулаком, — уову уондо, вазунгу кулинда, маадуй кувафукуза!
Толпа застыла, как загипнотизированная. Бруно и Эндерн, сами того не заметив, встали друг к дружке почти вплотную.
Поднялся ветер. В темноте над улицей закружился невесть откуда взявшийся туман, собираясь в призрачные фигуры с гротескными руками, деформированными головами с дырами вместо глаз и ртов. Со всех сторон послышалось шипение, шепотки, хихиканье, от которого волосы сами собой начинали шевелиться. Потянуло холодом, в котором чувствовалось нечто потустороннее, могильное.
— ХЕЙ-ЙА! — взревел черт, вскинув над головой опрокинутый цилиндр.
Из тульи повалил густой дым. Череп крысы сверкнул пустыми глазницами, и над улицей пронесся, визжа и хохоча, череп человеческий. Из густого дыма выскочили скелеты и, гремя костями, ринулись на толпу, а следом — шепчущие призраки, голодно протягивая искаженные руки.
Толпа в момент побросала оружие и с дикими воплями и криками разбежалась. Бруно и подумать не мог, что человек может бегать настолько быстро. Хотя об этом он подумал несколько позже, а тогда стоял, прижимаясь к Эндерну, и дрожал от страха. Полиморф занимался примерно тем же, но сдержаннее.
Оба не сразу сообразили, когда все закончилось. Просто наступила тишина, которую несмело нарушил хлопок далекого выстрела — где-то такую же плохо организованную и малочисленную толпу разгонял драгунский разъезд или отряд гарнизонных войск.
Первым опомнился Эндерн. Бесцеремонно оттолкнул Бруно, отряхнул рукав куртки.
— Ты че тулишься, как голубок? — проворчал он.
— А сам-то? — обиженно буркнул Маэстро.
— Че, испугался?
— А сам?
— Чуть не обосрался, — честно признался Эндерн. — Это че, бля, было?
— Вопрос не по зарплате, — хмыкнул Бруно.
Черт стоял к ним спиной и тряс опрокинутым цилиндром, в который сами собой запрыгивали разбросанные кости и черепа мелкой живности. Бруно показалось, что где-то в отдалении хохочет летающий череп.
Кто-то подергал его за рукав сюртука. Маэстро повертел головой и с запозданием догадался опустить взгляд — внимание привлекал карлик. Обычный карлик, а никакой не бес, как показалось сначала. По крайней мере, ни рогов, ни хвоста у коротышки не было, да и физиономия была вполне человеческой, хоть и далекой от эталона привлекательности.
Карлик протягивал листок бумаги. Бруно машинально взял его, поднес к глазам. На нем было что-то написано.
— На, — Маэстро сунул листок Эндерну, — это по твоей части.
Пока полиморф, ворча себе под нос, читал в потемках записку, черт закончил собирать кости, надел цилиндр и повернулся. Бруно увидел, что никакой это не черт, а черный раб со Слонового Берега с размалеванной краской физиономией. В бытность моряком Маэстро не раз видел таких, когда капитан грузился запрещенными товарами в бухтах контрабандистов, хотя лично работорговлей не промышлял — за незаконную торговлю рабами стреляли и вешали на месте. Но настолько огромных Бруно не видел ни разу. И ни разу не видел, чтобы раб разгуливал без хозяина. Разве что…
— Пойдем, — Эндерн хлопнул его по плечу. — На свиданку. С князем Той Стороны.
Карлик проворчал что-то нечленораздельное и, смешно переваливаясь, засеменил к мустаиму, который легко поднял его и усадил себе на плечо.
XIV
Большой палец на правой ноге наконец-то соизволил неуклюже согнуться. Чародейку охватило нервное возбуждение, она выдала неловкий смешок, с трудом, но шевеля и остальными. Ощущения были не очень приятными, болезненными, но она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Она соскользнула со стола и попробовала встать. Получилось не очень. Если бы Эндерн не держал ее за руку, наверняка опять стремилась бы носом к полу. Постояв несколько секунд, чародейка несмело высвободила ладонь и сделала несколько неуверенных шажков, почти не отрывая стопы от холодного пола. Первый шаг дался очень тяжело — она едва не упала, но удержала равновесие, упрямо оттолкнув постороннюю помощь. Дальше было гораздо легче: держа на себе простыню левой и балансируя правой, чародейка самостоятельно отошла на десяток шагов от стола и вернулась обратно, хоть и прихрамывая, но шагая почти нормально. Онемевшие стопы почти не чувствовали холода, их неприятно кололо, но это должно было пройти.
Небольшое путешествие вымотало чародейку и сильно утомило, но она была невероятно довольна собой и счастливо улыбалась. Эндерн накинул ей на плечи свою куртку.
— А где Гаспар? — зябко поежилась чародейка. — Что с ним?
— Кувыркается с бабой узкоглазой.
— С кем? — насторожилась чародейка.
— С бабенкой одной, — повторил Эндерн. — Она его иголками обколола и жопой по нему елозит.
Чародейка почувствовала укол обиды.
— А он?
— Да как обычно, — пожал плечами оборотень, — валяется нажравшись спирта с опиумом, картинки смотрит.
— Какие картинки?
— Я че, сука, знаю? — раздраженно бросил Эндерн. — Я ему в башку не заглядываю!
Чародейка прикрыла глаза, разглядывая картинку у себя в голове. Хорошо зная Гаспара, она быстро пришла к выводу, что в словах Эндерна нет вообще ни единого повода для ревности и обиды. А неприятное, поганое чувство где-то внутри — всего лишь фортели не до конца оправившейся нервной системы и беснующихся гормонов.
— Он все-таки достал того, второго?..
— Тха, да как сказать…
XV
Когда толпа хлынула из бального зала и начался сущий хаос, у Месмера появился второй шанс. В общей свалке он умудрился потеряться, а когда открылись двери и гости вывались в коридоры, менталист каким-то чудом вынырнул из толпы и побежал. Его пытались задержать гвардейцы Зейденского полка, но он легко отбился, грубо воздействуя на разум. Зейденцы застывали в растерянности, стыдливо отводили глаза и просто забывали, зачем и почему надо кого-то останавливать.
Коридоры кончились — начались полуподвалы, где жили рабочие и обслуга Люмского дворца. Было просто и дешево договориться кое с кем из них, чтобы оставили двери открытыми.
Месмер вылетел на улицу через черный ход и побежал по внутреннему двору Люмского. Ворота для рабочих должны были быть не заперты. Он подлетел к ним и принялся возиться с цепью и замком, гремя на всю улицу. Сперва Месмер испугался, что его обманули или кто-то из обходчиков заметил нарушение и все исправил, но спустя несколько томительных и напряженных мгновений все-таки смог отцепить навешенный замок, распутать дрожащими пальцами цепь и выбежать на набережную Мезанга.
Уже давно стемнело. Несмотря на хорошее освещение главных улиц Анрии, без очков Месмер ориентировался плохо, но все-таки побежал. Надо было оказаться как можно дальше от Люмского, пока не очухалась охрана и не организовали погоню.
Месмер пробежал по набережной с полмили без остановки и, когда впереди забрезжила громада Красного моста, которую он разобрал и без очков, решил, что оказался достаточно далеко. Месмер свернул с набережной, перебежал пустую дорогу и нырнул в подворотню. Здесь можно было перевести дух и проглотить обратно легкие.
Месмер остановился в темной арке, согнулся от боли в груди, едва не рухнул. В близоруких глазах все поплыло. И только тут он сообразил, что эхо, от которого двоился грохот собственных туфель, было отнюдь не эхом.
Кто-то набросился сзади, сбил с ног. Месмер полетел на остывшие камни. От боли, кажется, потерял сознание, потому как пришел в себя от тяжести. Кто-то сидел на нем или полулежал и размашисто лупил по лицу кулаками. Месмер
