Книга Лабиринт Ванзарова - Антон Чижъ

– Прошу садиться, пан Цихоцкий! – Самбор услужливо подвинул стул.

Полковник уселся с величием гетмана всея Малороссии. Или хотя бы села Жупаны.

– Вот как бывает у них тут, в столице, нам повстречаться, – сказал он, держа грудь на выкате. – Каким ветром занесло, пан Самбор?

– Так позвали. Буду тут сенсовачь[45] москалей.

– Как у нас тогда в Кийове? – полковник подмигнул. – Добрэ дило.

– Ще краще, пан Цихоцкий… Они ж дурни, ниц не розумие. Вшыстким вежа[46]…

– О, то так!

– А вы, пан Цихоцкий, як тут?

– Да от, потрэбно було вылизаты пару дуп[47]…

Шутке Самбор щедро заулыбался.

– О, то розумем… Пан полковник – чловек бардзо острэго умыслу[48]!

– Дзенькую[49]… Пан Самбор сам такой зречный[50]… Помню, як карты у вас летають.

– Пан бардзо добры… Запрашам зе мна на снидане![51]

– Так неудобно, пан Самбор.

– Ни якого невдобства: москали вшистко плача[52]…

– Но то пусть…

Радостные господа позвали официанта.

А в это время в трактире Карпова на Сенной площади половые наблюдали поразительное зрелище. Господин, что частенько у них завтракал и обедал, да и ужинал, сметал третью тарелку говядины с подливкой и жареным картофелем. Все бы ничего, но перед этим он умял супницу щей, миску груздей и блюдо заливного судака. Половые тихонько шептались, рассуждая, как возможно проголодаться на третий день праздников, когда везде застолья. Другой темой их обсуждений стал роскошный барин с брильянтовой заколкой, что сидел напротив оголодавшего гостя. Редкая в их трактире птица, залетная. Барин выпил полграфина коньяка и даже не закусил грибочком. Чем вызвал особое уважение половых.

– Для семейной жизни вы не созрели, – сказал Аполлон Григорьевич, поглядывая на жующего друга. – С таким аппетитом семью не прокормите. Вы просто чудовище прожорливое. Минотавр трактирный!

Ванзаров добрался до той стадии насыщения, когда все равно, что о тебе думают окружающие. Он что-то невнятно пробурчал.

– Я так и думал, – согласился криминалист, заглатывая несчетную рюмку. Закалка «Слезой жандарма» открывает в организме невероятные способности. – Признавайтесь, друг мой ненасытный, уже знаете, кто на старом снимке и в морге?

Ему ответили кивком под смачное чавканье.

– Невозможный человек… Вас ни одна женщина не перевоспитает… Хватит уже, остановитесь, пожалейте поваров…

Собрав остатки подливки шматом хлеба, что запрещают приличия, Ванзаров уничтожил и его. После чего отвалился на спинку стула.

– Прошу простить, Аполлон Григорьевич… Вчера не успел перекусить.

– Половые это заметили. Прощаю ваш дикий нрав ради праздника. Жду разъяснений.

Ванзаров вздохнул, как человек в данный миг вечности полностью счастливый. Что продлится недолго.

– Сходство имеется? – спросил он.

– Никаких сомнений. Это действительно жена Котта?

– К сожалению, – ответил Ванзаров, приструнив желание попросить добавки. – Почтовый убил ее 22 декабря. Посадил на пролетку якобы пьяную, приказал довезти на Обводный. Извозчик соблазнился на три рубля, привез и обнаружил труп. После чего скинул его в откос канала. Случайно в тот же вечер на нее наткнулись фабричные.

Подняв рюмку с янтарным напитком, Лебедев поставил обратно.

– Как же так… Если Котт получил письмо с угрозами, зачем же было убивать женщину? Зверство бессмысленное… Да и везти мертвую – риск. А если бы извозчик оказался более наблюдательным и крикнул городового?

– Блестяще, Аполлон Григорьевич, – Ванзаров сдержал невежливый глас желудка, который мучили голодом, а потом набивали, как бочку. – Логичный ответ: у Почтового снова пошло не по плану. Он пришел на квартиру доктора, когда Вера Сергеевна была одна. Потребовал аппарат, стал пугать. Поставил нож к ребрам. Тут она совершила свой подвиг.

– Хотите сказать: сама бросилась на нож?

– При такой ране это возможно?

Лебедев утвердительно качнул головой. Но к рюмке не притронулся.

– Почтовый блестяще владеет ножом, – продолжил Ванзаров. – Случайно, по неосторожности убить не мог. Нарочно тоже: смерть мадам Котт ему не нужна. Даже крайне невыгодна: не оставалось рычага давления на доктора. Он всего лишь хотел припугнуть женщину, а Вера Сергеевна хотела спасти изобретение мужа, на которое было положено столько лет… Резон увезти мертвое тело один: чтобы Котт не знал, что его супруга уже мертва. Почтовый понимал, что извозчик выполнит за него грязное дело: в глухом безлюдном месте избавится от тела. Что и случилось.

Рюмка взлетела, опустела и снова наполнилась.

– Зачем Почтовому аппарат ясновидения? – спросил Аполлон Григорьевич.

– Верил, что изобретение работает. Для его целей – крайне полезная вещь. Он не знал, что психические эманации точны, как гадание на кофейной гуще…

– Хорошо, что он не знал про четвертое измерение. Тогда бы трупов прибавилось. Хотя… – Лебедев запнулся. – Все равно не понимаю молчание Котта: почему скрывал? Чего ждал? Почему нам не сказал? Не понимаю…

– Разделяю ваше непонимание, – ответил Ванзаров.

Аполлон Григорьевич ждал продолжения, но его не последовало.

– Что же теперь? Надо сообщить доктору, где его жена.

– С этим можно не спешить. Помните, говорили про приятеля Котта, доктора Чухонцева?

– Еще бы: два сапога пара, псих психа видит издалека, ну и так далее… Вам он зачем сдался?

– Коллеги-врачи называли их Чухонский Кот. К тому же они полные тезки… Доктор Чухонцев занимался ясновидением. Пока не случилось несчастье: на его глазах утонула молодая жена. Сознание его помутилось, он стал воображать себя капитаном катера, перевернувшим пассажиров. Его лечил доктор Охчинский.

Лебедев стал похож на огромную охотничью собаку, учуявшую дичь.

– Случайно четвертым измерением этот Чухонцев не занимался? Не его ли жену вы нашли в осколках?

Ванзаров поманил полового, чтобы расплатиться.

– Как найдем, обязательно спросим… Другое странно: я запросил приставов всех участков Казанской и Спасской части сообщить о появлении хромающего человека в длинной шинели и шарфе. До сих пор – ни одного донесения. Будто растворился…

Встав во весь свой могучий рост, Аполлон Григорьевич опасно сблизил темечко с потолком. Опасно для висевшей люстры.

– Почтового поймали, и этому не уйти… Если намерены навестить Котта – я с вами. И не смейте отослать меня по важным делам. Важных дел у вас не осталось. Больше не проведете жульничеством… Что сидите? Объелись до неприличия?

Дав половому трешку и оставив сдачу на чай, Ванзаров неотрывно смотрел в окно, за которым суетилась Сенная торговцев, разносчиков, кухарок и нищих.

– Убийца купца Морозова и его сына ищет зеркало. Вероятно, вчера ночью это он посетил магазин зеркал на Вознесенском, оставив груду осколков. Его подгоняет особое желание. Что ему остается?

– Давайте спросим вашу лживую психологику, – начал Аполлон Григорьевич.

Ирония пропала зря. Слишком быстро для сытого человека Ванзаров подошел к вешалке, накинул пальто, нацепил шапку и выскочил из трактира.

– Да что же такое! – в сердцах бросил Лебедев, подхватил саквояж и поспешил следом, оставив рюмку сиротой. Можно понять его досаду, когда твой друг – ужасный человек с ужасными манерами. Беда от слишком умной головы, как известно. Или от ее отсутствия. Никогда не угадаешь.

69

Раздумывать – пустая трата времени. Щель внизу двери светилась электрическим светом, звонок гремел, никто не открывал. Лебедев предложил крикнуть дворника, чтобы тот бежал за городовым. Сделав знак «тишина!», Ванзаров нагнулся и приложил ухо к замочной скважине. Он прислушивался, на лестничной площадке царил полный покой. Аполлон Григорьевич не смел шевельнуться. Как вдруг Ванзаров сунул в замок нечто загогулистое, что хранилось в потайном кармашке пальто, и повернул. Замок хрипло щелкнул.

– Из вас отменный медвежатник, друг мой, – сказал Лебедев, любуясь ловкостью. – Выгонят со службы – будете вскрывать квартиры потерявшим ключи. Заработки всяко больше, чем в полиции.

Балагурство осталось не замечено. Ванзаров размял мышцы спины, будто готовясь к борцовскому поединку, приоткрыл створку двери и загородил собой проход.

В обширной прихожей горел свет. На вешалке красовались дамские меха и шуба покойного мужа. Обувь находилась в некотором беспорядке, будто об нее запнулись и расшвыряли. Из гостиной долетел тихий стон. Движением головы Ванзаров приказал криминалисту оставаться на месте. Бесшумно ступая, приблизился к стеклянной двери, распахнул и ворвался внутрь.

– Аполлон Григорьевич!

Знакомая гостиная словно пережила обыск. На полу осколки посуды, перевернутый самовар в луже воды, разбросанные карты, перебитые фарфоровые чашки и хрустальные вазочки, куски сахара, россыпь сушек и пряников, расплывшиеся кучки варенья, буфет распахнут. Беспорядок освещала бронзовая люстра на семь лампочек. Электрический свет отражался в голой столешнице. Около ножки стола лежало тело. Мадам Морозова была завернута в скатерть, как спеленатый младенец. Концы затянуты на спине так туго, что руками не шевельнуть. Ногами она тоже не владела: широкая юбка схватила икры узлом.