Книга Сплит (ЛП) - Дж. Б. Солсбери

Почему он просто не впустит меня?

Я думаю, что если поделюсь с ним чем-то глубоко личным, то он сделает то же самое. Что он поймет, что мне можно доверять, раз я открываю ему самую сокровенную часть своей жизни.

Позади меня раздаются шаги, и мои мышцы напрягаются.

Он не причинит мне вреда.

Я верю каждой клеточкой своего тела, что он никогда не причинит мне вреда.

— Она заставляла его смотреть. — Его глубокий голос хриплый от эмоций, как будто слова вырываются из горла через битое стекло. — Они были совсем маленькими и…

Я выдыхаю, закрываю глаза, и облегчение снимает тяжесть, давящую мне на грудь.

Он раскрывается.

— Она винила их в уходе своего мужа. — Он прочищает горло, но я не осмеливаюсь поднять глаза, веду себя тихо, как лес, поэтому он продолжает свое признание. — Однажды она держала руку Майки над конфоркой плиты. Он был так голоден, что вытащил что-то из мусорного ведра, и она поймала его. Крики. Я никогда не забуду звук его криков. Лукас плакал, умолял, предлагал себя вместо Майки, но каждый раз, когда он пытался, тот кричал все сильнее. Я больше не мог выносить этих криков. — Несколько секунд тишины густо сгущаются между нами. — Спроси меня, что я сделал, Шай, — шепчет он.

Я сглатываю, мое горло внезапно пересохло и слезы накатывали.

— Что ты сделал?

— Я напал на нее. — В его голосе слышится улыбка. — Я толкнул Лукаса в темноту и набросился на эту суку. Ударил эту глупую шлюху так сильно, как только позволяло мое восьмилетнее тело.

Я пытаюсь сдержаться, но с моих губ срывается всхлип. То, что видел Лукас, те крайности, которые ему пришлось пережить. Будет ли это настолько шокирующим после многих лет такого рода, что Гейдж захотел покончить с болью? Отправить своих братьев и сестру на вечный покой, а не на пожизненные пытки? Стала бы я винить его, если он это действительно сделал?

— У меня было всего несколько хороших попаданий. Она была крупнее. Сильнее. И, черт возьми, эта сучка могла обрушить на нас наказание, как если бы она была самим сатаной. Мне приходилось мыться в кипятке, неделями есть только то, что она оставляла для меня в туалете…

Я задыхаюсь и прикрываю рот, чтобы не закричать.

— … спать в бетонной комнате без кровати или гребаного одеяла, чтобы согреться. Я был болен большую часть своей жизни. Температура, которая становилась такой высокой, что у меня возникали галлюцинации, рвота, которая была такой сильной, что разрывала все кровеносные сосуды на моем лице и глазах, ломала ребра…

Я обхватываю руками живот, пытаясь взять себя в руки.

— … избиения, которые, казалось, никогда не кончатся. Голод. Когда она, наконец, кормила меня, и когда я подносил еду к губам, она шлепала меня так сильно, что еда падала на пол, а я видел звезды. Знаешь, каково это — есть свою еду с пола? Ползать на коленях, заложив руки за спину, и слизывать свою еду с грязного гребаного пола, Шайен?

— Нет.

— Нет, конечно, ты не знаешь. — Он придвигается ближе, но я не поднимаю головы. — Хреново, что твоя мама заболела и умерла, но не жди от меня ни капли сочувствия. По крайней мере, у тебя была мама, которой не доставляло удовольствие пытать своих детей.

— Прости, я не знала, насколько плохо…

— Хочешь знать? — его голос у моего уха, так близко, что горячее дыхание касается моей шеи. — Ты действительно хочешь знать, убил ли я свою семью? Сможешь ли ты справиться с правдой моей жизни, Шайен?!

Я отворачиваю голову от его криков и задаю себе тот же вопрос.

Смогу ли я? Смогу ли я вынести еще какую-нибудь из его истин?

— Д-да.

Он тихо стонет и заканчивает глубоким смешком.

— Такая смелая, моя Застенчивая Энн. — Он обхватывает рукой мой конский хвост и мягко оттягивает голову назад, пока шея не напрягается под таким углом. Его губы перемещаются к моему горлу, и он скользит языком от ключицы к уху, медленно и обдуманно.

— Ммм… Я чувствую вкус твоего страха.

Я крепко зажмуриваю глаза и молюсь о мужестве.

— Я не боюсь тебя. — Мой голос дрожит, когда он продолжает нежную атаку на мое горло своими губами. — Я боюсь за тебя.

Его рот застывает на моей шее, а рука, которой он держит мои волосы, дрожит, но не от беспокойства, а от едва сдерживаемой ярости.

— Не бойся за меня, малышка. Хочешь правды, и ты ее получишь. — Его дыхание, как огонь, окутывает мое ухо. — Да, я убил свою мать-шлюху.

Я втягиваю воздух, но также быстро выдыхаю его.

— Теперь довольна? — он издает смешок и отпускает мою голову. — Ты собираешься бежать, Шай?

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть Гейджа, его стойку, напряженную и готовую к нападению. Мои глаза горят, но не от слез. А яростной одержимостью и огненным гневом, которых я никогда раньше не испытывала. Издеваться над собственными детьми, обвинять невиновных в преступлениях, заставлять их буквально есть дерьмо.

Медленная усмешка изгибает мои губы, и, когда его глаза прищуриваются на моих губах, он бледнеет.

— Нет, я не собираюсь убегать. — Я поднимаюсь и встаю, и впервые за все время вижу вспышку страха в глазах Гейджа. — Счастлива ли я? — я делаю шаг к нему, и его руки сжимаются в кулаки по бокам. — Ты сможешь принять мою правду, Гейдж?

Он не отвечает устно, но наклоняет голову.

— Эта сука заслужила смерть, и никто не может лучше доставить ей вечность в аду, чем ты.

Гейдж

Никогда в жизни я не был потрясен до глубины души.

Я видел столько, был свидетелем пыток детей, испытал боль и психическое насилие, которые не мог представить ни один человек. Был изгнан, обращен в мусор и оплеван единственным человеком в мире, который должен защищать меня.

Я никогда не теряю голову. Всегда держу все под контролем. Но когда я широко раскрытыми глазами смотрю в полный ненависти взгляд женщины передо мной, то чувствую себя глупо.

Совершенно неспособным на ответ.

Она не только не ненавидит меня, не осуждает и не жалеет… но и поддерживает меня. Сама по себе эта концепция безумна. Такие женщины, как Шайен, с ее большим сердцем и нежной душой, должны воспринимать меня как чуму. Бежать, спасая свою жизнь, и никогда не оглядываться назад. Тот факт, что она оголяет мою душу и оставляет беззащитным, шокирует.

— Расскажи мне остальную часть истории, Гейдж. —