я.
Мужик отвернулся, сделал два шага к оградке. Зачем-то потыкал воронку копьём, потом глубоко вздохнул и замер, по-видимому, собираясь с силами.
— Прыгай! — вылетел из толпы звонкий выкрик.
По голосу я узнал ярлёныша. Что же, это вполне похоже на него. Вот бы Вион сам сейчас прыгнул в чернеющую круглым пятном воронку. Так, чтобы раз — и нет этой гадины. А ещё лучше Якова первым пустить. Уж эту бы тварь я туда с удовольствием запихнул. Как же я его ненавижу!
— Единый! — внезапно упал на колени мужик. — Пошли мне лабиринт! Или хотя бы загадку! Я слаб…
— Не тяни!
Это уже не Вион. Висевшая миг назад над толпой тишина зашуршала недовольными шепотками, загудела бурчанием, забубнила возмущёнными голосами. И было непонятно, на кого обращён этот гнев — на уродливого душой мудака, что выпячивает в такой момент свою дерзость, или на застывшего в нерешительности у порога Бездны бедолагу. Видно же, что этот Марон не из великих охотников. Он и сам понимает, что ему конец в Бездне. Наверное, решает сейчас чего больше боится — гибели за порогом, или старости и позора, что ждут его здесь, поменяй дядька своё решение.
— Ну… Я пошёл, — ещё раз, едва различимо за шумом толпы повторил Марон и внезапно с короткого разбега сиганул через оградку в чёрное жерло норы.
Народ замер. Безмолвная тишина вмиг вернулась обратно. Секунда, две, три…
— Да переродится сын божий — Марон Лыков могучим воином, — провозгласил, подтверждая смерть очередного прыгуна, отец-настоятель. — Он был храбрым мужем. Теперь прошу всех отправляться на занятия. Если сегодня появятся ещё желающие пройти испытание, мы оповестим вас.
— Всех желающих нужно сюда пригонять заранее, чтобы видели, как прыгают их предшественники, — со злостью в голосе пробормотал Лео, как и я забравшийся Расту на плечи. — Спускай уже. Не на что здесь больше смотреть.
— Разве только на нору, — тихо произнёс Лымарь, продолжающий завороженно пялиться на сожравшую ещё одного человека воронку. — Какая же она жуткая…
— Пойдём, — потянул за руку товарища, избавившийся от седока Раст. — Насмотришься ещё. Ей здесь долго висеть.
* * *
Но нора норой, а сегодняшний день для меня был изначально паршивым. Тот самый четвёртый, к которому мои синяки, полученные на предыдущем совместном с годниками занятии мастера Зодаса, успевали сойти, уступив место ожидающим меня новым. Сегодня я в очередной раз буду бит. То есть, скорее, избит, хотя, конечно же, уже не так сильно, как мне доставалось от Якова раньше.
А ведь проклятый купчонок с каждым разом всё злее и злее. Его бесит моё постепенно растущее мастерство. Если в конце осени у меня на его два десятка точных ударов получалось положить свои три, то сейчас наши схватки уже заканчиваются его дюжиной на мои шесть-семь, а в прошлый раз так и все восемь засунул на тринадцать пропущенных.
Яков злится и всё чаще норовит достать меня подлым приёмом, пока мастер не видит. А и видел бы, так эта продажная тварь ничего своему любимчику не сделает и даже не скажет. Хочет сударь Зимородов пнуть безродного сироту между ног — да пожалуйста. Хотите, милейший, в шерстянку камень засунуть? Так кто против — засовывайте. Желаете плюнуть в противника? Ну так плюйте. Любой каприз за ваши гроши, как говорит про всё это дерьмо Леонард.
Не знаю, чьими молитвами я так долго держусь и до сих пор не прирезал во сне эту малолетнюю сволочь, но моя стойкость на грани. Две недели… Всего четыре, включая сегодняшний, поединка с купчонком — и моя пытка закончится. Осталось совсем чуть-чуть продержаться. Первым днём снегогона мы выйдем отсюда, а йоковы годники оставшиеся до лета два месяца продолжат торчать в стенах школы.
Свобода близка. Даст Единый — имперский законник приедет на Мун с одним из первых весенних обозов, что вот-вот сменят сани на колёсные повозки. Лёд на море уже пошёл трещинами. Скоро даже самые отчаянные торговцы побоятся переправляться через пролив по нему своим ходом, и из порта вновь выйдет паром.
За оставшихся два месяца весны нам кровь из носа нужно убраться с Муна. И дело здесь теперь не только и не столько в Броне. Я уверен, что младший Зимородов не успокоится и, выйдя из школы, устроит мне “сладкую” жизнь. Сейчас, когда я узнал, что мать Айка расплачивается не просто за грехи Вепря, а в первую очередь за свою собственную глупость, у меня нет сомнений, что прапрапрапрадед, или кем там приходится Якову глава богатейшего купеческого рода всего острова, прислушается к просьбе этого урода, и тогда отобранный трактир станет лишь началом травли.
После нашего прошлого поединка Яков разозлился настолько, что не остаётся сомнений — всё им выдавленное в сердцах про мать Айка сквозь зубы — неприятная, но чистейшая правда. Лина до Вепря была подругой старшего Зимородова. Того самого пра пра пра, главы рода. И не той подругой, с которой только разговоры разговаривают. Ушла она от него. Хотя, Яков, конечно, другими словами сквозь зубы плевался. В общем, теперь мне понятно, откуда ноги той мести растут.
Попал в западню я. И ту Лину-вертихвостку не бросишь, и подставились все из-за ейной красы, что мужикам сердца злобит. Хорошо хоть, что так и так собирались тикать. Вот всего ещё четыре разка отстою с кулаками против этого гада…
Как же хочется вызвать беса, чтобы тот начистил этому подлецу его мерзкую рожу! Только бес мне едва ли поможет. Наверняка гаду-Яшке поддастся. Слишком уж он того беса боится, что в Броне сидит. Испугается выдать себя. Этот Ло чересчур осторожный. Если бы не знал, что откажет, уже давно бы спустил на урода. Когда ещё те слухи до Брона дойдут. А проклятый купчонок в любом случае меня постарается со света изжить. Так хоть мордой бы его в дерьмо макнул напоследок.
— Да не кручинься ты так, — выдёргивая меня из раздумий, легла мне на плечо тяжёлая лапа Раста. — Отохотишься сезон с Броном, отъешься бобами и на будущую зиму намнёшь ссаному купчонку бока. Старшина ваш Единым отмеченный. С одного похода такую добычу взять — это тебе не хухры-мухры. Яшке столько никто не отсыпет. Как в двенадцать на именины откормили до сотен, так теперь лишь в шестнадцать удвоят. У них в роду так принято — мне Захар из второго отряда по секрету поведал. Он парень серьёзный
