Год 1910 от Восхождения Фараона
Тида бежит по песчаной дорожке. Ее маленькое сердце разрывается от обиды и боли. Как и любому ребенку, девочке кажется, что вместе с ней болит весь мир. И так невыносимо это страдание, что ни одно радостное и доброе чувство больше никогда не отзовется в ней. Тиде только предстоит узнать, что мир абсолютно равнодушно взирает на чувства людей и жизнь продолжается в любом случае. Но сейчас запыхавшейся и плачущей девочке не до усвоения уроков. Солнце беспощадно печет макушку, а слезы моментально высыхают от удушливого жара. От соли щеки пощипывает. Тида, в сердцах выбежав из поселения, забыла платок. Теперь ничто не спасет ее нежную кожу от безжалостных лучей. Простая и понятная боль тела отвлекает от странной и ноющей боли души. «Вот и пусть кожа моя увянет и превратится в сморщенный финик», – в сердцах плачет Тида. Девчонки на занятиях дразнят, обзывают замарашкой, грубо подначивают. И всё бы ничего – ей нет дела до каких-то девчонок, но сегодня мама причитала, точно наслушалась и наизусть выучила слова ее товарок.
– Разве может служительница Иштар быть такой замарашкой, – мать ругалась редко, у нее был ласковый нежный голос, под стать настоящей представительнице культа. Роза на шее матери была гладкая – увянет не скоро. Тида потрогала участок кожи за ухом, не тронутый татуировкой. Ей не хотелось быть похожей на мать.
– Как сумеешь ты быть угодной господину с такими-то ногтями? – продолжила журить мама. – А посмотри на свои коленки! Прекращай ползать по Долине Цариц, это не доведет до добра приличную девочку.
Приличную девочку, ха! Мать так стремилась угодить господам, что даже имя ей дала не еврейское, как принято, а по вере отца. Нефтида. Бр-р-р! Ненавистное и чужое, оно обжигало слух. Она ненавидела все иноязычное, и слоги Не-фти-да так неприятно перекатывались во рту, что становилось тошно. Она отзывалась только на Тиду. Остальных девочек звали, как принято в ее народе, – по вере матери. Все группы на занятиях заполоняли Леи, Сары, Лилит или хотя бы Марии, но уж точно не Нефтиды! Мать даже не знала точно, кто ее отец, – только его веру.
Она убежала из шатра матери, вытерпев стрижку ногтей, чистку ушей и даже расчесывание колтунов. Но стоило маме достать шаровары из нежнейшего шелка, Тида поняла, что ее собираются обрядить в одежды жрицы любви. Но еще рано! Тиде всего двенадцать – еще два года! Как может мать так поступать с ней? Тида бросилась наутек.
Песчаная тропинка расширилась, и Тида очутилась в начале Долины Цариц. Но даже не остановилась. Ее целью были Столпы – древнейшее сооружение мира. Мать много раз говорила Тиде, что без причины ходить туда строго запрещено, но девочке нравилось у древних пирамид. Она чувствовала себя так, будто вернулась домой.
Вот и сейчас Тида хотела оказаться там, где будет своей. Девочка сосредоточенно сопела, пытаясь не рыдать в голос, но горестные захлебывающиеся крики то и дело разрывали покой Долины Цариц. Величественные лики правительниц Нового Царства молчаливо взирали на Тиду, огромные и пугающие, высеченные из песчаника искусными руками мастеров. Обычно девочка любила рассматривать цариц, но сегодня ей не терпелось попасть к пирамидам, чтобы выплакать свою боль.
Наконец Столпы показались. Тида напрягла силы и с последним судорожным рыданием рванула к ближайшей пирамиде. Она припала к каменной кладке, словно к плечу доброго друга. Шершавая зернистая поверхность царапала кожу, но девочке было всё равно. Ей хотелось вдыхать и вдыхать запах, исходящий от Столпов. Пахло уютом и теплом. Камнем и солнцем. У солнца был совершенно особенный аромат, который оно дарило всему, к чему прикасалось. Даже сама Тида, обогретая лучами светила, начинала пахнуть иначе. Девочка решила, что хорошо бы остаться здесь навсегда. Подтянувшись, она вскарабкалась на самый верх, где не хватало одной плиты. Ее тело идеально помещалось в выемку, и порой Тида проводила здесь ночи, если мать была на служении. Углубление спасало от ветра, а камень остывал гораздо дольше, чем обычный, и поэтому казался девочке особенным. Наверное, если бы Тиду поймали, немедленно бы казнили, обвинив в осквернении святыни. Но девочка знала, что Столпы чувствуют ее любовь и не против ее компании. Вот и сейчас, обессиленная и пустая, словно выплакав всю себя, Тида забылась коротким сном в своем особом местечке.
Ее разбудили голоса. Во сне она повернулась на живот и привычно поджала под себя руки, и теперь, подняв отяжелевшую ото сна голову, не могла понять, где она и который час. Солнце всё еще сияло высоко в небе – значит, она спала не так уж и долго.
