Ко всему прочему, Кристина выяснила каким-то образом про этот злосчастный мандат от Совета Безопасности ООН на ввод австралийских войск в ПНГ. По словам Кристины, получить мандат этот было бы крайне сложно, если бы они не заручились поддержкой союзников. При чем их поддержали не только давние союзники, такие как США и Великобритания, но и Россия тоже согласилась не накладывать вето. Кристина выяснила, что за этим стоят обещанные Австралией инвестиции в российский нефтяной бизнес. Внушительные инвестиции на весьма льготных условиях.
Даже такому далекому от политики человеку, как я, было ясно, что такой информацией обладает лишь очень узкий круг людей. Разве что это утка, но, зная Кристину, я не сомневалась в правдивости сведений. Чего я не могла предположить в тот момент, так это того, как эта статья аукнется Андрюхе. Кто же мог подумать, что его обвинят в выдаче секретной информации Кристине? Да еще и перед самым его назначением вице-консулом. Все засуетились, забегали, старались что-то предпринять. А что тут предпримешь? Дело ясное — либо надо найти истинного информатора, либо Андрею за все придется отвечать.
И я опять пошла к ним и увидела картину маслом: «Андрюха в депрессии». Только на этот раз депрессия эта была другого рода.
— Женька, если ты явилась уговаривать меня бороться за мое назначение, то напрасно.
— Для начала — привет. Кофейку не предложишь?
— Свари себе сама. Ты знаешь, где что лежит.
— А где Кира?
— Ушла куда-то. Разводит самодеятельную помощь.
— Слушай, а тебе не кажется, что с ней творится что-то странное?
— В каком смысле?
— Ну, она очень изменилась в последнее время. Потеряла свою былую уверенность. Словно ее что-то гложет. Даже взгляд у нее изменился. Не замечал?
— Не знаю. Она предпочитает не говорить о своих личных переживаниях. А почему ты вдруг спрашиваешь?
— Я ее видела недавно.
— Ты? Она и тебя задействовала?
— Знаешь, при всей моей нелюбви к твоей жене, я не могу не оценить ее стараний тебе помочь.
— Все стараются, ага, я даже готов в ножки кинуться.
— Не юродствуй.
— А меня никто не хочет спросить?
— Почему — никто? Я вот хочу. Поэтому и пришла.
— Что?
— Спрашиваю!
— А ну вас всех…
Я присела рядом. Кофе пить расхотелось. Я взяла со стола вазу с орешками и стала их грызть.
— Слушай, Андрюха, — начала я неуверенно, разгрызая орешки, — я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты меня не убивай.
Он молча взглянул на меня, всем видом показывая, что его уже ничем не удивишь.
— Я дала телефон Кристины.
— Кому?
— Кире.
Он вскочил с дивана как ошпаренный.
— Кире? Зачем?
— А что ты так перепугался? Успокойся, сядь!
Взволнованный вид брата, признаться, перепугал меня.
— Пусть Кира поговорит с ней. Кристина женщина взрослая, разумная, если она не захочет помочь, то никто, даже такой танк, как Кира, не убедит ее сделать это. А если захочет, то поможет.
— Да не нужна мне ее помощь! Не нужна!
— Чья? Кирина или Кристины?
— Ничья не нужна. Почему вы все лезете в мою жизнь? А? Даже ты, Женька, и то умудрилась. Не хочу я, чтобы Кристину кто-либо просил об одолжении.
— Это потому что ты не смог ей помочь тогда, да, Андрюш? Или есть другая причина? — проговорила я уже тише.
— Это не имеет значения. Неужели ты не понимаешь, что, если бы я захотел, я бы давно нашел Кристину и поговорил с ней. Тем более я даже догадываюсь, кто на самом деле снабдил ее информацией и кто вообще за этим стоит. Она, дурочка, даже не поняла, что ее снова использовали, как против австралийцев, так и против России. Мне даже не надо с ней разговаривать, чтобы разложить все по полочкам. Она не понимает, в какую передрягу влезла.
— Если ты такой умный и все знаешь, почему молчишь? Почему даешь втаптывать себя в грязь?
— Грязь не то, во что меня втаптывают, а то, что они творят. То, что она написала, — чистая правда. И мне лично от этой правды становится противно. Я сомневаюсь, что хочу вернуться в эту грязь, быть причастным к этому.
— Но без помощи Кристины тебе не выкрутиться из этой путаницы. Хочешь уходить с работы — уходи. Но уходить надо чистым, а не оплеванным. Разве я не права?
— Ты тоже не все знаешь. Если сейчас я расскажу Кристине, что на самом деле происходит, она вновь ринется на абордаж и начнет бороться уже за новую правду. А это небезопасно для нее. Здесь она так легко, как в Папуа, не отделается.
Андрей вздохнул. Перестал ходить по комнате и плюхнулся в кресло. Я видела, что в нем идет внутренняя борьба. Мне было не совсем ясно, что с чем борется в моем брате и почему. На мой взгляд, все было предельно ясно. Либо увольняться, либо оставаться. Но и в том и в другом случае не дать себя в обиду.
— Женька, не лезь ты в это дело, хорошо?
Глядя в полные мольбы глаза брата, я соврала. Я сказала «хорошо», хотя не была уверена в том, что останусь в стороне.
— И что ты собираешься делать? Сидеть дома и ждать приказа о своем увольнении вместе с обвинением в разглашении государственной тайны?
— Что-нибудь придумаю. Если все станет совсем худо, тогда и буду действовать.
— Что ты называешь «совсем худо»?
— Следствие, например. А увольнение и выговор — это ерунда. Я бы даже сказал, что выговор — это небольшая плата за возможность вырваться из этого болота раз и навсегда.
Он замолчал. Его лицо вдруг стало таким же, как в детстве, мечтательным, задумчивым.
— А помнишь, Женька, как мы с тобой изучали огромный географический атлас с фотографиями, который нам отец подарил? Помнишь, валялись на ковре в моей комнате и мечтали побывать во всех концах света? Я надевал папину ковбойскую шляпу и представлял, что мы осваиваем африканское сафари, ты и я, помнишь?
Я кивнула. Воспоминания детства — опасная штука. Они накатывают, настигая тебя своей теплой волной, окутывая запахами маминого пирога с корицей, ощущением мягкого пледа на кровати. С воспоминаниями о пледе приходит и вкус леденцов, запрятанных под подушку, и фонарик под одеялом, чтобы читать, когда все спят и ты притворяешься тоже спящей… Когда воспоминания детства набрасывают пелену на глаза, забываешь все ссоры, все негативное, что когда-то омрачало детство, и сердце сжимается, сожалея о том прошлом, которое существует уже только в памяти. Почему Андрей вспомнил об этом? Почему сейчас? К прошлому возвращаешься чаще всего тогда, когда недоволен настоящим
