– Упрямство – наша фамильная черта, – вздохнула бабушка, присаживаясь на диванчик, и, вынув из ридикюля мундштук, принялась вертеть его в руках. – Давно бросила это губительное пристрастие, – пояснила она в ответ на мой непонимающий взгляд. – Но привычка… думается легче. Что ты хочешь знать? Спрашивай, мне, похоже, скрывать уже нечего.
– Расскажите все. С самого начала, – попросила я, и голос от волнения сорвался.
Лицо Туманной Розы стало грустным, задумчивым, даже морщины стали глубже, отчетливей, словно само воспоминание выпивало ее силы и добавляло лет.
– Все началось задолго до твоего рождения, Лилиана, – начала она. И Стейн молча обнял меня за плечи, ненавязчиво успокаивая и поддерживая. – В тот день, когда Сердце треснуло и по миру разлетелись осколки. Твои отец и мать были одними из многих, кто искал части Сердца по всему континенту. Пока они занимались поиском, другие удерживали треснувший артефакт за счет своей силы, магии. И отдавали себя полностью. Артефакт поглощал их одного за другим, – при этих словах ладони Стейна на моих плечах дрогнули, и я сжала его пальцы, пытаясь хоть так поддержать. – Ушло несколько лет на то, чтобы собрать части Сердца. В тот день… последний день, когда я видела свою дочь живой, а тебя… вообще в последний раз, она прислала мне весточку. Всего несколько слов… – на глаза женщины навернулись слезы, но она перевела дыхание, беря эмоции под контроль, и процитировала: – «Я выполнила задание. Скоро все будет хорошо. Мы направляемся во дворец Трейнхолд на прием. Самое ценное – в моем сердце». Она написала только мне, чтобы не выдать тайны и не сорвать всей операции. Я выучила на память каждую черточку в этом письме. И на следующий день пришло второе послание, в котором меня уведомили, что на экипаж четы Эдерсон-Гроссе совершили нападение. Супруги мертвы, маленькая дочь – пропала. Что примечательно… у Лилит… вырвали сердце… – леди Эдерсон перевела дыхание и умолкла.
Мы не подгоняли ее, не задавали вопросов, понимая, как тяжело ей дается каждое слово. Но ответ напрашивался сам – предатель был даже в стенах замка Эдерсон.
Из недр моей памяти, словно клочки предрассветного тумана, выплывали обрывки воспоминаний. «Ты – мое сердце», – нежно повторял счастливый женский голос. И внутри что-то заледенело от окончательного осознания…
– Леди Эдерсон, вы полагаете, можно было вживить осколок в тело? – все же прервала я затянувшуюся паузу.
– Да, – словно придя в себя, кивнула бабушка. – Есть способ. Его разработал отец нынешнего советника Глори. Лилит некогда была ученицей герцога Глори, а нынешний советник даже пытался за ней ухаживать, но она выбрала графа Гроссе…
Валери нахмурилась, понимая, что сказала нечто важное, даже не заметив этого. Но я уже смотрела только на Стейна.
– Осколок не на мне, а во мне, – озвучила я мысль, которая пришла нам, судя по его взгляду, одновременно.
Стейн поджал губы, явно обдумывая все, что сказала Валери Эдерсон, молча наполнил наши чашки уже порядком остывшим чаем и только после обронил:
– Ваш рассказ многое проясняет. К примеру, почему артефакт поиска указал тогда на Линду. Но я так и не смог выяснить, где именно осколок. Даже в казематах.
– Казематах? – возмущенно вскинулась бабушка, наградив Бенджи таким взглядом, что ему следовало бы сквозь землю провалиться, и стиснув в руках мундштук с такой силой, что тот затрещал. – Как так?! Наследницу Эдерсон!
Но Стейн даже не взглянул на герцогиню, продолжив абсолютно спокойно:
– Если я не ошибаюсь, вы не так давно тоже не особо заботились о комфорте и репутации Адалинды, раздавая слезливые интервью “Коирскому сплетнику”, – хмыкнул он, справедливо осадив Туманную Розу. – Итак, если Лилит Эдерсон-Гроссе была ученицей советника Глори, то это объясняет, для чего было это убийство его сына и попытка выставить меня убийцей. Полагаю, советник имеет представления или какие-то материалы, что позволили бы нам извлечь осколок.
И это было бы прекрасно. Если бы не одно “но” – советник не захочет иметь дела с убийцей сына. А я уверена, что те, кто так старался подставить бастарда и сделать кровными врагами Глори и Стейна, постарались предпринять все, чтобы советник и на порог не пустил Бенджамина.
– Вот только вряд ли он захочет с тобой разговаривать, – озвучила я то, что повисло в воздухе тяжелым молчанием. – Полагаю, что и мне путь в дом советника закрыт. Официально я твоя возлюбленная, – бабушка на это сердито засопела, но предпочла не комментировать это утверждение. – Он не поверит в то, что я вдруг оказалась выжившей Адалиндой Эдерсон-Гроссе.
– На тебе Теналь-Мао – перстень принадлежности к роду, – между прочим напомнила бабуля. Отчего я поежилась. В моей голове все еще не укладывалось, что я вдруг оказалась наследницей целого герцогства, законнорожденной Эдерсон. И уж тем более сложно было всерьез принимать Туманную Розу как бабушку. Мне даже неловко было смотреть на нее, хотя она буквально поедала меня взглядом, словно пыталась высмотреть что-то важное или убедиться в том, что все это реальность, а не выверт подсознания. – Этот перстень откроет тебе любые двери, дорогая. Но лучше не показывать его никому, пока ситуация не разрешится. Это опасно для тебя в первую очередь.
А мне подумалось, что не просто же так настоятельница отдала мне этот перстень. Могла бы не отдавать, скрыть даже намек на правду и не дать возможности опознать во мне наследницу Эдерсонов. Но она вернула, чтобы… что? Я метнула быстрый взгляд на Стейна, который, вероятно, думал как-то в том же направлении. И заговорил первым именно он:
– Что бы случилось, если бы Линда заявилась к Глори и тот бы узнал, кто она на самом деле?
Валери нахмурилась, задумавшись и пытаясь разгадать, куда именно клонит Стейн, и неопределенно пожала плечами.
– Полагаю, что он обрадовался бы. Как и многие другие.
– И помог бы завершить начатое моей матерью, полагаю, – предположила я.
– Вероятней всего, – медленно кивнула Валери. – Он очень любил твою мать. Как дочь и талантливую ученицу. Но в первую очередь он советник короля и государственный деятель, понимающий всю серьезность ситуации. Конечно же, он сделал бы все, чтобы извлечь осколок, – а значит, настоятельница уверена, что смогла бы его украсть у самого Глори. Или предполагала, что с его помощью можно извлечь осколок… ох, как все путано. – Он бы, конечно, расставил приоритеты… правильно. И… боюсь… любая цена за положительный результат в этой ситуации для него была бы приемлемой.
В комнате повисло тяжелое молчание. Все прекрасно понимали, о какой именно цене шла речь. Ценой, скорее всего, могла стать в том числе и моя жизнь. Так считала Валери. Но пусть меня назовут наивной и глупой, а я все же не могла представить себе, чтобы моя мать принесла меня в жертву. Где-то билась в груди, словно морская волна о скалы, уверенность – она бы не сделала то, что сделала, если бы не видела выхода, который бы не лишил меня жизни. Это не вера, не ощущение. Это уверенность. Она не поступила бы так со мной.
