– делали вид, что чистят, – рубили камни, царапали на клинке непристойности, и вообще – делали много такого, что во сне не привидится. Оберег Отца – невзрачная свистулька, с которой Торгар не расставался со дня посвящения – тоже лежал под водой вместе с униженным клинком. Очень-очень много знала эта мистрис без имени, его палач и мучительница, тянущая жилы так умело, что на загривке шевелились волосы. Если так пойдет дальше, если она будет извлекать на всеобщее обозрение, осмеивать и раздирать в клочья каждый его потаенный страх – с ума он сойдет очень быстро. Гораздо быстрее, чем умрет. Один из трех ее подручных постоянно находился рядом, под этой же крышей – и умереть не давал. Это и было для Торгара самой страшной мукой за бесконечно долгую ночь.
Он вспомнил – на это времени у него было в достатке – давно позабытые глупые россказни: из тех, что бают у ночных костров. Мол, однажды из Орды сбежала рабыня, прихватив с собой знатного заложника и даже нескольких лошадей. Дурь беспросветная, сбежала из Орды! Где на тысячи стрелищ не увидишь никого, кроме всадников: степных следопытов, помнящих каждую кочку, днюющих и ночующих в седле. Где лошади привязаны к хозяевам куда сильнее собак, и где натасканные на беглецов собаки жрут исключительно сырое мясо, и очень редко. Где… ай, да что выдумывать – не было этого, и быть не могло. Но, однако же, ведьма знает все его мысли, страхи и надежды. Знает так, будто прожила с ним бок о бок не одну жизнь. И не просто знает, а ненавидит со всей своей бабьей дури. Каждую мелочь, каждый миг. И умело ненавидит, ай, как умело…
Наутро Торгар ослаб так, что едва не отправился к Отцу-ветру. Демоны вынесли его из-под крыши, уложили на землю и провели какие-то, судя по всему, шаманские обряды: чем-то кололи, что-то вправляли. Демоны, к слову сказать, поснимали свои жуткие балахоны и выглядели вполне по-человечески. Но их выправка, реакция и воинские умения никуда не делись: Торгар уже понял, что любой из троицы сможет вынуть из него душу и накромсать на дольки голыми руками, коли велит хозяйка. А теперь выяснилось, что они могут не только угробить его в любой момент, но и поставить на ноги – да еще так, что этому позавидуют ордынские шаманы.
Когда Торгар почувствовал, что может мало-мальски внятно соображать, заявилась ведьма. Она лучезарно улыбнулась пленнику, уселась на стул и закинула ногу на ногу.
– Итак, мой нерадивый вояка. Уверена, ты готов к дальнейшей беседе. Тело твое – увы – ослабло, но дух еще не сломлен, по глазам вижу. Да, – она запрокинула голову и принялась разглядывать облака. – Дух твой ковался долго, особенно в детстве. Ты был чужим в Орде, и рано это понял. Дети настоящих, степных воинов называли тебя – и таких, как ты – ублюдками. Они выдумывали для вас много злых игр: например, берется веревка, натирается жиром, подвешивается над отхожей…
– Откуда… откуда ты…– Торгар подавился, закашлялся и со звериным рычанием рванулся к ведьме, стараясь дотянуться до ее горла. Но не преуспел – тело и вправду совершенно не слушалось. Демонам даже не пришлось его оттаскивать: Торгар, скрючившись, лежал у ног насмешницы и, впившись пальцами в землю, выхаркивал нутро. От убогого детского – снова детского! – бессилия он чувствовал, что по щекам катится мокрая пакость. Отец небесный – зачем не забрал, чего ждешь?..
Пока пленник успокаивался, никто его не трогал. И тут он почувствовал, что кто-то гладит его по голове. Ведьма!!!
Дернув головой быстрее, чем можно увидеть глазом, Торгар лязгнул зубами, на волосок, не дотянувшись до руки мучительницы. Звонкий, заливистый хохот был ему ответом.
– Ну-ну-ну… успокойся, маленький. Уложите его, будьте добры… а то он опять себе что-нибудь сломает. Ох, Отец вездесущий, ну разве можно так смешить… Скоро еще царапаться начнет.
Торгара снова уложили подальше от хозяйки. Его била дрожь, на щеках чесалась сырость. Опять заболел бок.
– Ты хочешь знать, откуда я все это знаю? – донесся до него ненавистный голос. – Отец напел.
Через мгновение послышалась песнь ветра. Торгар замер не дыша, затем медленно разлепил глаза и уставился на ведьму. Она раскручивала на веревке такую же свистульку, что еще вчера была и у него. Даже с шеи не потрудилась снять. Торгар почувствовал, как к горлу подкатывает ком. Такие обереги воины хранили, как зеницу ока, и никогда не снимали, потому что песнь была той самой, из Священной рощи. Так пел Отец в тот день, когда воины приняли Торгара одним из равных, когда всей Орде он стал своим.
Покрутив оберег, ведьма снова убрала его за вырез платья.
– Кто ты? – просипел Торгар.
Самодовольная улыбка вмиг слетела с ее лица, скулы обозначились резче, в глазах полыхнуло пламя.
– Всему свой черед, милый, – с трудом проговорила она. – Всему свой черед. Сейчас речь о тебе, ты не возражаешь, если я продолжу?..
«Откуда она взялась? – думал Торгар, вися ночью на своих веревках. – Откуда?
Она знает, как живут дети Орды, чисто разговаривает – стало быть, сама жила в Орде. А жить она там могла только рабыней. И если предположить, что так оно и есть…
Ха. Откуда берутся рабыни? Их так же забирают девочками отовсюду, и чем моложе, тем лучше. А как приводят в Орду – начинают пользовать. Все, кому не лень, по сколь угодно раз. Даже у меня, ублюдка, нередко кто-то был. Есть рабыни хозяйские, а есть ничьи – то есть, бывшие чьи-то. С такими и вовсе обращаются хуже, чем с собаками. Они живут в Орде, растут в Орде, убивают одна другую из-за ломтя лепешки и продаются любому пастуху за тот же ломоть. Если, например, такая ничья вырастет, сбежит и получит власть над тем, у кого она когда-то вымаливала объедки… Отец небесный, ай, как я тому не позавидую.
Если она все знает про мое детство – гадать нечего. Это та самая сбежавшая рабыня, больше некому. Интересно, если я заведу речь про объедки – хватит ли у нее духу, чтоб тут же не перегрызть мне глотку? Если уже я полезу ковыряться у нее в памяти? Начну в подробностях рассказывать, как ее пользовали, сколько, куда, чем, в каком возрасте – удержится?
Да ни в жисть.
Ну уж, по крайней мере, у меня теперь есть, чем заткнуть ей рот».
Ночь снова казалась бесконечной. Мысли становились все менее кровожадными: чумазые тощие бродяжки с мольбой
