следовало дать ему время привыкнуть к моему приезду. Означало ли это переезд или что он хотел бы сделать. Я была не против разделить с ним свой дом. Я просто надеялась, что он не приглашал к себе людей. Все, что я действительно хотела сделать прямо сейчас, это надеть пижаму, попробовать новый джин, который я купила по дороге сюда, а затем посидеть на крыше и подумать, что я собираюсь делать завтра. И все последующие дни.
Только это был не Эдисон и не кучка случайных друзей, которых он завел, пока был здесь, внизу, то, к чему он был склонен. С ним были мои родители. Они сидели на кухне, передавая контейнеры с едой на вынос вокруг крошечного столика. Необычный семейный ужин без меня.
Казалось, все со скрежетом остановилось, когда я вошла в дом, нагруженная чемоданами и подушками.
— О, — сказала я, удивленная, увидев их.
— Слава Богу, — довольно драматично воскликнула моя мать.
— Ты должна была предупредить меня, что приедешь сегодня, — сказал Эдисон сквозь вымученную улыбку и стиснутые зубы.
И мой отец, замыкающий шествие, прогремел:
— И где, чёрт возьми, ты была?
Вместо того чтобы стоять с багажом в руках, пока мои кости медленно ломаются под давлением, я перешла в гостиную, чтобы поставить вещи. Родители последовали за мной. Эдисон стоял позади них с тарелкой, полной еды. Я была так рада, что он смог поужинать и посмотреть шоу.
Собрав все свое новообретенное мужество, я расправила плечи и повернулась к ним лицом. Я действительно надеялась отложить это как можно дольше. Оуэна, с которым я была готова разобраться. Мои родители… ну с ними не так сильно. Но мы были там, и пути назад не было.
— Мне нужно было пространство. Ты это знаешь.
Лицо отца медленно покрылось красными пятнами, признак того, что он был по-настоящему сумасшедшим, начиная с ключицы и медленно растягиваясь по подбородку, надутым щекам, глазным яблокам. Мой отец был большим парнем. Не избыточный вес в традиционном смысле, просто большим. Он был высоким и широкоплечим, и да, его талия с возрастом увеличилась, но всю мою жизнь он был просто чрезмерно большим, внушительным гигантом.
Когда я была маленькой, я думала, что это изменится, когда я вырасту. Я думала, что вырасту, чтобы встретиться с ним, буду меньше бояться его. Теперь, став взрослой, я знала, что этот день никогда не наступит. Он был больше, чем жизнь, и всегда будет таким. Но иногда, когда его лицо приобретало этот особый оттенок пятнистого, томатно-красного цвета, я беспокоилась о его здоровье. Он мог быть непобедимым в моей голове, но в реальной жизни он таким не был. Мне было больно от того, что я была той, кто сейчас вызывал его ярость, просто потому, что я решила постоять за свое сердце, за свое достоинство. Просто потому, что я предпочла личное счастье семейному бизнесу.
— Ты бросила своего брата и своего жениха. И теперь ты думаешь, что можешь вернуться, как будто ничего не случилось? — он зарычал.
Я плюхнулась на мягкий белый диван и почувствовала себя раздавленной его ожиданиями от меня.
— Ты поговоришь со мной, папа? — я умоляюще посмотрела на маму. — Пожалуйста, выслушай меня?
Моя мать, которая обычно лучше обходилась без эмоций и чувств, и всего, что напоминало вспышки гнева, вздрогнула от моего кроткого вопроса. Она посмотрела на моего отца, нервно сжимая руки на коленях.
— Может быть, нам стоит, Питер. Я не думаю, что Оуэн такой святой, каким ты его считаешь.
Это был первый раз, когда я услышала, как кто-то из моих родителей устно одобряет меня. И хотя ее поддержка была маленькой и хрупкой, надежда вплелась в страх и разочарование, которые наполнили мою грудь.
А потом мой отец сказал:
— Я знаю, что он не святой, Синтия. Какой парень может быть таким в его возрасте?
Эдисон поднял руку из-за их спин, его рот был набит макаронами, которые они заказали. Я закатила глаза. Он не был и близко похож на святого. У него просто не было серьезных отношений, так что ему могли сойти с рук его проделки.
— Давай все равно послушаем ее, — настаивала моя мама. — Она наконец-то приехала. Это меньшее, что мы могли сделать.
Затем она села на краешек удобного кресла, которое, вероятно, поглотило бы ее целиком, если бы она откинулась на спинку. Она была крошечной, особенно по сравнению с моим отцом. Она была красивой женщиной, благодаря хорошей генетике и щадящей пластической хирургии. Немного здесь. Немного тут. Немного ботокса, чтобы заполнить несколько морщин. Несколько инъекций в губы после того, как в прошлом году ей исполнилось пятьдесят пять. Недавно ей переделали грудь, после того как она слишком долго боролась со своей первой пластикой груди в двадцать лет. И у нее была граничащая с нездоровой одержимость пилатесом. Но в целом она выглядела фантастически.
Я унаследовала от нее свои медово-светлые волосы и большие голубые глаза, а также миниатюрную фигуру и ужасное восприятие глубины. Я не жаловалась.
Эдисон тоже унаследовал ее светлые волосы, но его фигура была больше похожа на фигуру моего отца. Он был гигантски высок и широкоплеч, и у него были папины карие глаза. Но у него также были ямочки на щеках, которых не было ни у кого в моей семье. И он был действительно веселым и жизнерадостным, чего также не хватало остальным нам.
Мои родители и я, как правило, слишком много работали, чтобы остановиться и хорошо провести время. Если мы с папой были классическими трудоголиками, то мама привыкла просто быть занятой. Ее дни были тщательно спланированы и строго расписаны. Честно говоря, я была удивлена, вообще увидев ее здесь, так как она редко ездила с отцом по рабочим делам. Как правило, было трудно мотивировать ее сесть в самолет, если только кто-то не размахивал перед ней отпуском.
Или бутылкой водки.
Мой отец пристально посмотрел на нее, потом на меня, затем посмотрел на Эдисона в поисках поддержки. Но он только пожал плечами и отправил в рот еще макарон. У меня заурчало в животе. Я забыла поужинать.
— Хорошо, тогда давай послушаем, — наконец согласился папа.
Но он не хотел этого слышать. Совершенно. Я видела это по упрямо сжатой челюсти и прищуренным глазам. Я была за столом переговоров в состоянии войны с этим взглядом, по меньшей мере, сотню раз. Он уже высказал свое мнение, и у меня было около сорока пяти секунд, прежде чем он вообще перестанет слушать.
— Я не собираюсь говорить
