Почему Муратов именно на тесном холме Сан-Джиминьяно вспоминает Россию особенно проникновенно? Ведь нигде более в «Образах Италии» не найдешь таких протяжных и протяженных фрагментов, посвященных родной стране.
Спускается ночь; слабо белеет дорога. Уж небо все в звездах. Так крепко думается, как-то всем существом думается, когда долго едешь на лошадях вот в такие звездные ночи. Вспоминаются другие ночи: зимний путь на санях от Переяславля-Залесского к Троице или еще ночь, апрельская, пасхальная, где-то под Боровском или Малоярославцем. Так много было тогда звезд, будто кто их высыпал из мешка. И сейчас их так же много, много…
В книге «Будущее ностальгии» Светлана Бойм говорит об этом чувстве как о тяжелом «недуге больного воображения, поражающего душу и тело», для возникновения которого необязательно уезжать куда-нибудь далеко от дома. Чаще всего современная ностальгия возникает как тоска именно по «дому», точнее по чувству его цельности или даже окончательной утраченности («рай всегда подразумевает ‘дом’», чеканит Ролан Барт95), формально ничем, казалось бы, в реальности не подкрепленной, но вызываемой необходимостью «восстановления восприятия себя» (Майкл Херцфельд96).
Звонки позвонкам
Пережитые пространства оседают внутри, будто бы пережитые тексты (эмоции, впечатления), фильмы или спектакли. Это тоже опыт, пройденный этап, откладывающийся в бессознательном и неожиданно извлекаемый из него еще одним измерением, самоощущением тела, занимающего определенное положение снаружи или внутри того или иного помещения. Все эти просторы обладают неповторимой индивидуальностью, даже если это типовая квартира, подъезд или же бездонный, вверх уходящий омут вокзала, троллейбус или автомашина.
Иногда я едва ли не буквально чувствую себя марионеткой территории, управляющей мной и моими действиями, точно куклой, привязывая к моим деревянным конечностям незримые лески. Другие ее концы закреплены в углах, карнизах или дверных косяках.
Новое пространство – всегда новое переживание, записываемое позвоночником на очередную контурную карту и автоматически помещаемое в архив. Старые, обжитые пространства считываются, точно код, выкликая из-под крышки кипение воспоминаний, связанных с запахами или состояниями тебя или чего угодно – света за окном, цвета штор.
Например, летними сумерками, загустевающими в открытом окне без какого бы то ни было включенного электричества.
Стадия быстрого сна
Природа неоднородности дорожного времени, любящего тянуться или же, напротив, схлопываться резиной, станет нагляднее, если сравнить ее со снами, точно так же меняющими темпоритм в течение ночи.
Тут – то пусто, то густо, то скомканно и почти на поверхности, едва поспевающей вслед за подрагивающими ресницами, а то полный штиль, когда автомобили дышат в затылок друг другу (города, если съехать с просторного автобана, почти обязательно сопровождаются пробками).
Первые часы, километры и сны особенно растяжимы до мнимой безграничности, как любая дорога туда да вглубь, покуда настраиваешься на процесс длительный и неизбежный. Однако любой финал сжат до пружины, до набора разрозненных слайдов при возвращении. Особенно если добираешься до дома той же самой дорогой.