Вот только… чем ближе становился родной город, тем тяжелее делалось у меня на душе, и я никак не могла понять – отчего. В голову лезли мрачные мысли и навязчивая строчка из какого-то полузнакомого стихотворения: «с любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь…»
В аэропорту родного города меня встретил Стас. Отобрал сумки, облапил, прижал на пару мгновений к своей широкой груди.
– Что, сестренка? Не задалось у тебя в этот раз с курсами? Приболела? – спросил с легким беспокойством.
– Да, есть немного. Но давай об этом уже дома, хорошо?
– Как скажешь, Поль. Поехали тогда.
Едва загрузившись в шоколадно-коричневый Рено Дастер Стаса, я снова схватилась за телефон: мне не терпелось узнать, появился ли на связи мой инструктор, услышал ли он мое сообщение? Увы! От Казанцева по-прежнему не было ни ответа, ни привета. И тогда я решилась: набрала телефон администратора школы «ЭргоДрайв».
Несмотря на довольно позднее время – восьмой час вечера – Виктор оказался на месте и трубку взял буквально на втором гудке.
– Школа экстремального вождения, Виктор, слушаю вас, – представился, как обычно.
– Витя, привет, это Полина Лисицына.
– Полина?.. – на другом конце провода возникла напряженная пауза.
– Да, Вить, я. Не могу дозвониться до Александра Аркадьевича. Ты мне подскажешь, где он и как его найти?
– Полина, Александр Аркадьевич… он… в больнице.
– Что? В какой? Что с ним случилось?! – я почти кричала в трубку и не замечала этого. – Скажи мне, что с ним?!
– Он… попал в аварию. Разбился. Сильно. Состояние очень тяжелое. – Голос Виктора звучал так мрачно, что у меня сжалось сердце.
– Когда это случилось, Витя? В какой он больнице? – теперь я уже не кричала, а говорила еле слышно, с трудом удерживая телефон ослабевшими пальцами.
– Три дня назад по дороге в аэропорт. Его отвезли во вторую городскую больницу, сейчас он там, в реанимации.
– Я сейчас же еду туда!
– Полина… Мы звонили утром – он был без сознания.
– Витя, я разберусь. Поговорю с дежурным врачом. Узнаю, что нужно…
– Мы с Георгием все собрали и передали, ты не сомневайся. Знаешь, Александр Аркадьевич очень переживал, когда ты уехала. Ходил мрачнее тучи.
– А в аэропорт он зачем поехал? – спросила я и замерла в ожидании ответа: только бы не оказалось, что это я стала невольной причиной трагедии!
– Он ехал встречать наших коллег – экстремальных гонщиков из Перми.
– А… понятно. Ладно, Витя. Я перезвоню тебе завтра, хорошо? Будем теперь постоянно на связи, пока Саша в больнице…
– Да, Полина, звони.
Я сбросила вызов, безвольно уронила руки на колени, откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.
– Так что, куда едем? – мягко поинтересовался брат. – Что там с твоим инструктором?
– Саша разбился на машине. Едем к нему, во вторую городскую.
– А ты не слишком устала с дороги? Может, завтра? – уточнил мой заботливый брат.
– Сейчас. Иначе я не смогу уснуть.
– Ладно, как скажешь, – кивнул Станислав и замолчал.
У меня тоже не было сил говорить. И слез отчего-то тоже не было. Только пустота – огромная, безмолвная и бесцветная. А еще – страх не успеть, не застать Сашу живым, не сказать ему о своей любви, о нашем ребенке…
«Только дождись меня, Казанцев! Дождись, пожалуйста!..»
34. ПолинаК Казанцеву меня пустили неохотно и далеко не сразу. Пришлось звонить своей бывшей однокурснице, которая успела дорасти до должности заведующей одним из отделений второй городской больницы. Лишь после того, как она созвонилась с дежурным реаниматологом, меня провели в отдельный бокс, куда поместили Александра Аркадьевича.
По дороге к боксу врач провел со мной разъяснительную беседу:
– Казанцев пришел в сознание ближе к обеду, но он пока очень слаб и почти все время дремлет. Это и не удивительно, если учесть, какие ему назначены препараты. К тому же, повторный сильный ушиб шейного отдела позвоночника привел к тетраплегии. Постарайтесь не утомлять и не волновать пациента, Полина Владимировна.
Я знала, что такое тетраплегия: это означало, что сейчас мою любимый мужчина не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой. Как же, наверное, тяжело ему вновь оказаться прикованным к больничной койке!
– А как у него настроение?
– А вы как думаете? – раздраженно переспросил реаниматолог. – Он чувствует себя подавленно, общаться с персоналом не желает, боюсь, и от еды начнет отказываться – в общем, все как обычно у людей, оказавшихся в ситуации полной беспомощности…
– Да… понимаю, и постараюсь его поддержать.
– Ну, если вы сумеете это сделать… оптимистичный настрой пациента, его готовность бороться за себя – это семьдесят процентов успеха лечения! А все наши процедуры – оставшаяся треть. Проходите, – врач открыл передо мной дверь и отступил.
В бокс я вошла одна.
Мой инструктор лежал на специальной больничной койке с ортопедическим противопролежневым матрасом. Его голова покоилась в петле Глиссона. Руки, опутанные трубочками и проводами, безвольно покоились вдоль тела.
Услышав звук открывающейся двери, Саша открыл глаза, скосил их в мою сторону, несколько мгновений смотрел на меня, будто сомневаясь в том, что видит.
– Привет, Саша, – я заговорила первой, приблизилась к койке вплотную, замерла рядом, не решаясь наклониться и поцеловать любимого.
– Полина… – разлепил сухие губы Казанцев.
– Да, Саша, это я. – Не выдержав, я склонилась, погладила его по щеке кончиками пальцев.
Казанцев зажмурился, едва заметно дернул головой, будто пытаясь отстраниться или отвернуться. Засопел напряженно. На его виске проступила, забилась частым пульсом синяя жилка. Уголок рта задергался, поехал вниз.
– Уходи, Полина, – неразборчиво, едва слышно выдавил Александр Аркадьевич.
Даже несмотря на то, что я была готова к такому повороту, мне стало больно и тесно за грудиной. Пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы справиться с собой и удержаться от слез.
– Не уйду. Поговори со мной, Саша.
Казанцев продолжал лежать с закрытыми глазами и молчать. Только тяжелое дыхание и подергивание правой щеки выдавали, что он не спит и весьма далек от спокойствия.
– Саша. Пожалуйста. Поговори со мной, – снова попросила я – кротко, но настойчиво.
И Казанцев не выдержал: заговорил, захлебываясь словами, задыхаясь:
– Что ты хочешь услышать, Полина? Мне нечего предложить тебе теперь, нечего дать. Ты молодая, красивая девушка. У тебя жизнь впереди. Так иди и живи: без меня – без обузы на шее. Я… хотел с тобой быть. Мечтал о семье, детях. Но, видно, вселенная не хочет, чтобы такой урод, как я, размножался. Теперь у меня не будет ничего – ни нормальной семьи, ни детей…
