В руке правителя блеснул кинжал.
Я вскрикнула. Из горла рвались пустые угрозы, которые я не смогла бы осуществить, обещания помогать, остаться во дворце, если Жиня пощадят, — что угодно, лишь бы купить для него последние несколько мгновений, хотя бы один шанс дотянуться до стены.
Однако лезвие кинжала не потянулось к верёвке… а стремительно чиркнуло по горлу Кадира, перерезав его от уха до уха.
Смерть наступила мгновенно, так приканчивают дичь на охоте. Лицо упавшего султима даже не исказилось в агонии, оставшись яростно-возмущённым. Кадир не успел пожалеть, что родился на свет.
Мой язык застыл во рту, тело бил озноб.
Султан спокойно глянул на меня, вытирая кинжал, испачканный в крови своего первенца, о его рубашку. Я будто вновь сидела за столом напротив него и слышала его слова о сыновьях, которые обратят Мирадж в прах под сапогами чужеземцев. О том, что Кадир достоин править не более чем Ахмед.
«Ради своей страны я готов на всё, Амани», — вспомнилось мне. А ещё он совсем не дурак, и если до сих пор не догадался, что револьвер пуст, ждать осталось недолго. Разве что как-нибудь заговорить его…
— Мне давно уже не приходилось бывать на молитве… — робко выдавила я с тяжестью на сердце. Видит Всевышний, как я ненавидела Кадира, но видеть его остекленевшие глаза, обращённые в ночное небо… — И всё же, насколько я помню, убийство собственного сына…
— Да-да, знаю, — кивнул султан с печальной улыбкой. — Грешно проливать родную кровь… но ты вспомни, Амани, годовщину каких событий мы сегодня отмечаем. Думаю, после своего восшествия на трон мне уже давно нечего терять. Кроме того, Кадир никогда не стал бы хорошим правителем. Моя вина — он родился, когда я был ненамного старше, чем он теперь… был. — Он мельком глянул на окровавленное тело у своих ног. — Я вообще надеялся, что трон достанется моему внуку, минуя Кадира, но так уж вышло. Кто мог знать, что его… честолюбивая жена окажется столь предприимчивой?
«Моей сестры нет в живых всего несколько дней, а имя уже стало забываться. Небось так и назовут в истории — “честолюбивой султимой”».
— Кстати, должен признать, я никак не ожидал, что ты сумеешь освободиться. — Он покачал головой почти с уважением. — Как тебе удалось?
— Верность подданных часто переоценивают… — Я не собиралась выдавать имя Тамида. — Но скажите, неужели вы думаете таким образом спасти страну? Надеетесь завоевать народную любовь, убивая всех, кто стоит на пути?
— Мёртвые чужеземцы там, внизу, — не главное, Амани. Главное — живые, которые остались за морем. — Султан задумчиво глянул на меня поверх револьвера. — Ты же знаешь, что бывает, когда гибнет правитель? Правильно, смута. Гражданская война. Им станет не до нас, Амани… а когда о нас вспомнят, границы уже будет охранять целая армия абдалов.
«Войско глиняных истуканов, повелевающих огнём! Да уж, — подумала я, — тогда никакие галаны не страшны».
— Тот мой демджи до тебя… — продолжал султан. Он про Нуршема, поняла я. Не подстрелила бы утку, сама осталась бы безымянной. Мы для него как вещи. — Хорош был огонь, но ничего не получилось… — Потому что я освободила брата! — Вот и возникла мысль создать бомбу из металла со всей мощью джинна внутри. А получилось ещё лучше: теперь у меня есть истинный огонь, источник жизни, ведь пламя джиннов, их кровь, и есть сама жизнь. Я сумел обуздать эту мощь, но не для разрушения, а чтобы подарить своей стране. Галаны отвергли магию и обратились к машинам, альбы до сих пор цепляются за своих бессмертных, а мы пойдём по пути тех, кто использует и то, и другое.
— За счёт убийства джиннов!
— Когда-то джинны создали нас, чтобы послать на смерть! А нам они помогли в наших войнах? Отразили полчища чужеземцев, которые осаждают наши границы? Особенно сейчас, когда мой сын натравил одну часть народа на другую и тем самым ослабил нас.
Он объяснял терпеливо, словно трудный урок своему ребёнку. Только отец мой был не он, а скованный в подземелье джинн, рискующий своей жизнью впервые с времён Разрушительницы. Джинн, которому было наплевать, жива я или нет. Только мне почему-то было не наплевать на него.
— Время бессмертных давно ушло, Амани. Их мир достался людям, потому и демджи, подобные тебе, стали теперь так редки. Мы дети джиннов, но детям суждено рано или поздно занять место родителей… — Султан вдруг лукаво прищурился. — А ещё я думаю, что у тебя больше нет патронов, Амани!
В тот же миг Жинь, закряхтев от боли, ухватился за стену и перемахнул на ту сторону, увлекая меня за собой и хватаясь другой рукой за свисающую верёвку. Мы стремительно скользнули вниз.
«Свобода!»
Глава 39
Изман кипел в праздничном водовороте, лишь кое-где попадались следы недавних уличных беспорядков. Слухи о событиях во дворце ещё не докатились до горожан, здесь никто не знал, что Мирадж свободен от чужеземного влияния, а султим Кадир убит.
Я послушно следовала за Жинем по лабиринту незнакомого города. Передвигались мы невыносимо медленно, избегая больших улиц, заполненных подвыпившей толпой и обходя освещённые дома, из которых доносился весёлый гомон, по тёмным кривым переулкам, где приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не провалиться в сточную канаву.
— Нам сюда, — объявил наконец Жинь, останавливаясь у низкой двери в белой оштукатуренной стене. Противоположную стену мы почти задевали плечами, так узок был проход.
Мне трудно было даже представить, что там, за дверью. Чудесный оазис, другой мир, как за той разрисованной скалой в ущелье Страны дэвов? Потайной ход? Что за место выбрали мятежники Ахмеда, потеряв свой старый лагерь?
Однако, переступив порог, я оказалась всего-навсего в просторной кухне, освещённой тлеющими угольками очага. Самая обычная кухня, чем-то похожая на тёткину в Пыль-Тропе, но только здесь, похоже, не испытывали недостатка в продуктах. Сияющие медные кастрюли и сковороды висели на стенах среди пучков сухих трав и специй, а на полках теснились банки с всевозможными консервами.
Я захлопнула за собой дверь, оставляя опасную ночь позади и чувствуя невероятное облегчение. Какая разница, что за место — главное безопасное. Жинь без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стене возле очага, я опустилась на колени перед ним.
— Ты весь в крови! — Я осторожно сняла его руку со своего плеча. — Дай, погляжу.
— Да ничего страшного…
Тем не менее он позволил стащить с него через голову рубашку, болезненно поморщившись, когда пришлось поднять руки. Я бросила на пол окровавленный комок ткани, и он сцепил ладони на макушке, чтобы дать осмотреть себя со всех сторон.
Ну хоть не соврал: по большей части кровь и правда была чужая. Если не считать рваного следа от пули на боку, помешавшего прыгнуть с балкона, да огромного синяка под татуировкой чайки на спине, других ран я не заметила. Зато заметила кое-что другое.
