— Было, — не выдержал Гаврила Иванович. — Тот же Гарри Поттер.
— Но у меня главный герой — девочка! — Павлик обиженно умолк и, поняв, что к разговорам о литературе собеседник не расположен, поинтересовался: — И что же в мире случилось?
— Один влюбленный умник чуть не отправил цивилизацию в прошлое.
— В чем ты видишь проблему? По-моему, люди неплохо жили во все времена, главное — «как» жить, а не когда или где. А с правильной моралью вообще неважно, когда, где и как. Замените мой шлем на древний компьютер или гусиное перо, я освою их, и дальше мне будет все равно, какой век за стенкой палатки.
— Древняя техника на морозе не работала, а чернила замерзали.
— Писал бы грифельным карандашом. Против карандаша возражения есть? Дело не в том, что снаружи, а в том, что внутри, счастье зависит не от обстановки. Дайте мне карандаш и палатку, и я буду счастлив в любых условиях.
Гаврила Иванович не согласился:
— Ну да, в любую эпоху, независимо от общественной формации. Окажись ты рабом, холопом или не того цвета кожи…
— Сбежал бы или полез на баррикады — с карандашом в руке и абсолютно счастливым. Вообще, не о том ты говоришь, снова о внешнем вместо внутреннего. Повторяю: условия не важны, если в душе есть гармония. Первые христиане шли на арену Колизея на растерзание львам и тиграм, но они были счастливы. Не от того, естественно, что их послали на смерть, а от осознания смысла своего существования. Они знали больше, они смеялись над глупыми играми «правителей». Поверь, любой миллиардер прошлых веков никогда не ощутит такого покоя, не купит его ни за какие деньги. В общем, я понял: у тебя идиосинкразия на несходную с твоей точку зрения, поэтому вернемся к твоей истории. Ну, что там: влюбленный умник обезврежен, цивилизация спасена?
— Молодой ученый Вадим Чайкин чуть было не отправил нас в прошлое, а вместо этого быстрее ракеты запустил в будущее. Он доказал, что основополагающее понятие в мире — любовь.
У Павлика вырвался смешок:
— И ты, глава чрезвычайного блока, сообщаешь это спокойным тоном? Когда серьезные ученые с серьезными лицами тратят серьезные деньги на ерунду, это следует пресекать еще на стадии идеи, а виновников объявлять вредителями и расхитителями. Некогда была такая Игнобелевская или, по-другому, Шнобелевская премия, ее вручали за наукообразную галиматью. Поверь, «открытие» твоего Чайкина тянет на главный приз. Не приходило в голову, что сделанные выводы— не тайна для любого, кто хоть раз в жизни любил?
— Ты говоришь о влюбленности, о любви-эросе, а открытие Чайкина имеет в виду смысл жизни. Скажи, в чем, например, твой смысл жизни?
— Тоже в любви. Но — увы. Не сложилось. Была такая поговорка: не везет мне в картах, повезет в любви.
— Я слышал ее в другом варианте, где вместо карт была смерть, — сказал Гаврила Иванович.
Сначала он хотел возразить, что Павлик вновь говорит не о Великой Любви, как основе мироздания и существующего миропорядка, не о «Возлюби ближнего» и первичности сущего, но, подумав, решил не спорить. Незачем. Павлик поймет позже. Возможно, даже напишет об этом книгу. История Чайкина того стоит.
— Неважно, — отмахнулся Павлик. — Я вспомнил эту фразу, чтобы показать на обратном примере. Мне не повезло в любви, поэтому я достиг успеха как писатель.
— А я достиг успеха в карьере, хотя в любви мне повезло.
Павлик почесал когтями оранжевый мех на груди.
— Согласен, мой пример неудачный.
Обиженные на недостаток внимания медведи ушли, и теперь ничем не перегороженный вход заметало, бушевавшая снаружи пурга плевалась снежными комьями и старалась сорвать палатку, но на этот раз Павлик закрепил пластиковое обиталище по всем правилам.
— Я встал в очередь на немешарик, — вдруг сообщил он. — Живой дом, как выяснилось, может стоять и на льду. Если здесь станет комфортно, я вернусь к облику хомо типикуса, шерсть станет не нужна. Понимаешь, познакомился в потоке с одной читательницей… Она хочет приехать ко мне. Тоже любит север и фантастику. Сейчас фантастика в почете, всем хочется узнать, в каком мире мы будем жить завтра. А спрос, если ты не в курсе, рождает предложение. Чтобы поймать волну, я стал изучать, что люди читают, и уловил общественный заказ на истории о счастливом завтра. Сейчас у меня открыта подписка на новый роман о далеком будущем, сюжет предполагаю такой: лет через пятьсот на основе нынешних немешариков человечество создаст биологического помощника, который будет сразу и жильем, и транспортом, и средством мгновенной связи, не обращающей внимания на ограничения физическими законами…
— Говоришь, что этот роман — про далекое будущее? — Гаврила Иванович подавил готовый вырваться сарказм. — Ты заработался и действительно кое-что упустил. У меня для тебя две новости.
Павлик нахмурился.
— Не порть настроение, начни с хорошей.
— Почему думаешь, что есть хорошая?
— За что я тебя люблю — за искренность и непревзойденный такт.
— А я тебя — за силу воли и фантазию. Но фантазия в этот раз подвела.
— Как тебя — чувство такта.
Павлик ворчал, но было видно, что он заинтригован. Гаврила Иванович объявил:
— Новость первая: на основе немешариков ничего создавать не надо, эта идея устарела как только родилась. — Он помолчал в ожидании, пока Павлик осмыслит сказанное, и добил: — Новость вторая: твое далекое будущее — уже настоящее.
Павлик несколько секунд молчал.
— Чайкин? — вдруг осенило его. — Любовь?
Гаврила Иванович кивнул.
Павлика словно вморозило в лед, он застыл с остекленевшим взглядом, сознание унеслось и затерялось в невидимых далях, где, судя по всему, рождался сюжет новой книги. Сейчас Павлику было неважно, что из проема метет, колючий ветер забирается даже в прозрачный шлем, а оранжевая шерсть по самую макушку покрыта инеем. Заиндевевшие губы шептали:
— Основа… Из чего мы рождаемся и куда уходим… Большой Взрыв… Материя… Вселенная… Любовь!
Его глядевшие сквозь Гаврилу Ивановича глаза сфокусировались примерно на расстоянии вытянутой руки и заметались из стороны в сторону. Сами руки-лапы легли на колени, когти зашевелились, словно играли на рояле.
Павлик писал новую книгу.
К другу пришла Муза, и Гаврила Иванович стал третьим лишним. Перед прощанием он все же поинтересовался:
— Название уже придумал?
Павлик молча кивнул. Он был занят. Он был далеко. Он был везде. В каждой точке времени и пространства, кроме тех, где по прихоти судьбы находилось его тело.
— «Любовь»? — спросил Гаврила Иванович перед тем, как отключиться.
Из губ отсутствовавшего сознанием друга вылетело вместе с облачком пара:
— Да. Нет. То есть, да. «Смысл жизни».
