В результате остаются обе.
— И почему он лежит? Не так уж он болен. — Бети встает, идет к телевизору, включает его. Джо поворачивается набок — смотреть старый фильм. Смокинг героя свидетельствует, что у него есть талия. А еще он широкоплечий и поджарый. И этот герой в смокинге лезет из окна.
— Выключи, — просит Джо.
— Почему? — спрашивает Бети.
Мужчина в смокинге стоит на узком карнизе, носки лакированных туфель нависают над бездной.
— Выключи, — повторяет Джо.
— Ну выключи ты этот телевизор, Бети, — просит Дженни.
— И не подумаю.
Джо отворачивается к стене, но время от времени поглядывает, что там с этим героем в смокинге, а тот раскинул руки, ощупывает стену позади и медленно продвигается по карнизу, поглядывая на крошечные машинки, проносящиеся далеко-далеко внизу. Джо садится, силится выпростаться из простыни и нащупать ногами пол.
— Ты куда собрался? — спрашивает Бети.
— В ванную.
— Ну Бети! — умоляет Дженни.
— Что с ним?
— Ему нездоровится.
— Он вполне здоров. Доктор говорит, что его витальные параметры в норме!
Дженни и Бети смотрят фильм. Они слышат, как Джо ходит по тесной ванной.
— Папа! Можешь выходить! Он нашел окно и влезает внутрь.
— Бети, прекрати.
— Бети, прекрати что?
Джо выходит из ванной и ложится. Все смотрят фильм. В комнате, куда влез мужчина в смокинге, стоит письменный стол. Мужчина открывает верхний правый ящик, берет первую попавшуюся вещь, бросает ее обратно, вынимает следующую. Ни одному зрителю не усидеть, пока он и впрямь искал бы то, что ему нужно, поэтому мужчина сразу открывает нижний ящик. Он повернулся спиной к двери, хотя в нее в любой момент может войти человек с пистолетом.
— Выключи, — просит Джо. — Ради бога, выключи.
— Да что с тобой! — кричит Бети.
Дженни встает, выключает телевизор.
— Милая, принеси мне кофе, — просит она.
— Широко Открытый Глаз не в силах смотреть на идиота на карнизе в идиотском фильме! — срывается на крик Бети.
— Прошу тебя, Бети.
— Собиратель апокалипсисов! — бросает Бети уже от двери.
По пути к дому Бети смиряется с тем, что мать держит ее сжатую в кулак руку. Блаженная передышка — Дженни тянется к своему ребенку. Чутье ей подсказывает, что улыбающиеся друг другу матери и младенцы, как и чересчур впечатлительные таксисты, у дочери умиления не вызовут, и Дженни сама начинает сомневаться, так ли уж они важны, эти милые мелочи, отчего ее рассказ теряет краски.
— Знаешь нашу новую соседку с седьмого этажа? — спросила Дженни. — Она въехала месяц назад.
— И что? — спросила Бети.
— Она бросила четвертак в парковочный автомат, чтобы не оштрафовали кого-то совсем незнакомого.
Бети уставилась на мать, будто та явилась в этот мир со слаборазвитой планеты.
До чего ж она неприятная, моя бедная доченька, подумала Дженни, а еще подумала о том, сколько времени ей понадобится, чтобы эта мысль изгладилась из памяти.
Лилли и Сэди
Дженни принесла Джо домашний махровый халат, и теперь он шатался по надзорному отделению, а там, как ему показалось, узнал старую корпулентную негритянку с изуродованными артритом руками. Она была старшей из сестер, чью опочившую пошивочную мастерскую превратили в офис Широко Открытого Глаза. Лилли Коблер в инвалидном кресле? Джо направился было к ней, чтобы напомнить о знакомстве, но старушка спала, ее челюсть отвисла, словно сорвавшись с петель, и Джо счел за благо пройти мимо. Однако он то и дело возвращался и, когда наконец увидел, что глаза у нее открыты, сказал:
— Миссис Коблер, если не ошибаюсь? Я Джо Бернстайн с Пятьдесят седьмой улицы. Ну и что мы тут делаем, скажите на милость!
Выражение лица Лилли Коблер не изменилось; судя по глазам, она не только его не узнавала, но, похоже, и вообще ничего не видела. В открытом рту безостановочно шевелился язык.
Однажды, еще ребенком, Джо заметил полосатую кошку, которая кралась вдоль живой изгороди из бирючины. Он протянул руку погладить шелковистую шерстку, но ощутил жесткий холод трупного окоченения. Мальчик отпрянул от тельца зверька, которое покинула жизнь, с тем же ощущением ужаса, с каким — уже взрослым — отшатнулся от тела Лилли Коблер, которое покинул разум. Джо повернулся и увидел, что к нему направляется доктор Хаддад.
— Что с Лилли Коблер?
— Вы ее знаете?
— Знаю. Так что с ней?
— А ее сестру вы тоже знаете?
— Сэди Вудуэй, младшую? Знаю. — Джо вкратце рассказал о своем — чисто деловом — знакомстве с владелицами ателье. — Все бумаги по закрытию мастерской оформляли Сэди с юристом. А потом мы с ней выпили кофе и поболтали.
Доктор Хаддад спросила, не согласится ли Джо побеседовать с ее мужем Салманом. Салман Хаддад возглавлял службу безопасности в «Ливанских кедрах». Доктор Хаддад позвонила в кабинет мужа, но там его не оказалось. Не смогла она связаться и с доктором Стимсоном — он включил сестер в свой перечень пациентов старше шестидесяти двух с психическими нарушениями: одна впала в кататоническую деменцию, другая пыталась покончить с собой. Доктор Хаддад спросила Джо Бернстайна, известно ли ему, что Сэди Вудуэй покончила с собой.
— Сэди? Быть того не может!
— Спрыгнула с крыши на Пятьдесят седьмой улице.
— Так это была Сэди? — Джо изо всех сил пытался совместить тело, лежащее во дворе, и женщину, которая сидела напротив него за столиком и держала чашку с кофе не за ручку, а в двух руках. У Джо сдавило грудь — там, где, как ему представлялось, находилось сердце. Подошла Люси Фридгольд — она приехала навестить Джо. Он представил ее доктору как свою сотрудницу, которая и оказалась свидетельницей этого самоубийства.
— Представляешь, эта была одна из двух портних, чье ателье мы заняли, — сказал он Люси. — Она так славно смеялась! — сообщил он доктору. — Сэди со смехом рассказывала, как додумалась разработать эту жуткую модель мужских рубашек для открытого чемпионата США по теннису — с многослойными аппликациями и этими, я тут не знаток, двуцветными вставками под мышками. А через год заказчик ей сказал: «Сшейте такие же, но другие». Еще у нее была привычка смеяться про себя — будто она проглотила смешок и боялась, что прыснет. А нельзя ли, — Джо растерянно огляделся, — нельзя ли мне чашку кофе?
— И мне тоже, — сказала доктор Хаддад. — А вам? — спросила она Люси и кивком подозвала санитарку.
— Они обе переживали, что ателье пришлось закрыть, — сказал Джо. — Но Лилли уже не могла шить, очень болели руки, а у Сэди пошаливало сердце.
— Потому-то сестра и привезла ее сюда, — сказала доктор.
