– Вот так нашего брата из высоких эмпиреев стаскивают на землю.
– Погоди, Иоганыч! – досадливо прошептал Быков. – Дай послушать.
Он все еще плохо представлял себе замысел и средства экспедиции. Кучке людей, бредущей по зыбучим пескам, становилось все труднее и труднее. Теперь им приходилось тащить на себе тяжелые металлические фермы и диковинные аппараты, похожие на пятиногих черепах… Пока было ясно, что по крайней мере одна высадка на Венере все же прошла удачно. Высадка экспедиции Мехти – Ермакова. Урановая Голконда не была мифом.
– …Полагаю, нам не придется менять расчеты перелета? – спросил Ермаков.
– Нет, расчеты не меняются. Михаилу Антоновичу следует ориентироваться на старт пятнадцатого-восемнадцатого августа.
Штурман Крутиков заулыбался, закивал головой.
– У меня есть еще один вопрос, – неожиданно сказал Юрковский.
– Пожалуйста, Владимир Сергеевич.
– Мне не совсем понятна роль товарища… э-э… Быкова в нашей экспедиции. Я нисколько не сомневаюсь в его… э-э… отменных качествах, как физических, так и духовных, но я хотел бы еще знать его специальность и его задачу.
Быков затаил дыхание.
– Вам известно, – медленно сказал Краюхин, – что экспедиции придется работать в обстановке пустыни. А товарищ Быков хорошо знает пустыню.
– Хм… Я думал, что он специалист по посадочным площадкам. Ведь и Дауге, надо думать, знает пустыню не хуже.
– Дауге знает пустыню гораздо хуже! – сердито вмешался Григорий Иоганнович. – Значительно хуже. Упомянутый Дауге сел в калошу в самых прозаических барханах Гоби, и если бы не Быков… Ты не знаешь Быкова, Володя, и не знаешь пустыни. Не все пустыни такие же, как на Большом Сырте.
Краюхин спокойно дождался, пока Дауге умолк, и закончил:
– Кроме того, Алексей Петрович – прекрасный инженер, химик-радиолог и водитель.
Юрковский пожал плечами:
– Не поймите меня дурно. Я ничего не имею против инженера Быкова. Но должен же я знать обязанности своего товарища по экспедиции! Вот теперь я знаю: специалист по пустыням.
Быков стиснул зубы и промолчал. Но Краюхин, сердито уставившись на Юрковского круглыми глазами, прогудел:
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, Владимир Сергеевич. Кажется, это у вас пять лет назад в бытность вашу на Марсе рассыпалась гусеница у танкетки, не правда ли? И вы с Хлебниковым тащились пешком пятьдесят километров, потому что так и не сумели ее починить…
Юрковский вскочил и хотел что-то возразить, но Краюхин продолжал:
– И в конце концов, дело даже не в этом. Инженер Быков введен в состав экспедиции, помимо всего прочего, еще и за те, так сказать, отменные физические и духовные качества, в которых вы, по собственным вашим словам, не сомневаетесь. Это человек, на которого вы, Владимир Сергеевич, сможете положиться в критический момент. А такие моменты там будут, обещаю вам! Что же касается его знаний, то будьте уверены, в своей области их у него не меньше, чем у вас в своей.
– Капитулируй! – Крутиков потрепал Юрковского по спине. – Тем более что ведь это он спасал твоего возлюбленного Дауге…
– Перестань! – буркнул Юрковский.
Быков перевел дыхание и пригладил жесткие волосы на макушке.
– Кстати, об обязанностях, – сказал Краюхин, доставая из стола сложенный вчетверо листок. – Все их знают, но… для повторения зачитаю еще раз. «Ермаков – начальник экспедиции, командир корабля, физик, биолог и врач. Спицын – пилот, радист, штурман и бортинженер. Крутиков – штурман, кибернетист, пилот и бортинженер. Юрковский – геолог, радист, биолог. Дауге – геолог, биолог. Быков – инженер-механик, химик, водитель транспортера, радист».
– Специалист по пустыням… – шепнул Дауге.
Быков нетерпеливо дернул плечом.
– Ну-с, теперь еще одно… – Краюхин поднялся и оперся ладонями о стол. – Несколько слов о «загадке Тахмасиба»…
– О господи! – жалобно пробормотал Крутиков.
– Что вы сказали? – повернулся к нему Краюхин.
– Ничего, Николай Захарович.
– Вы, вероятно, хотели сказать, что вам до смерти надоел этот миф о загадке Тахмасиба?
– Ну… – Крутиков неловко задвигался и покосился на Ермакова, – не совсем так, конечно…
– Но в этом духе. Однако перейдем к делу. Кое-кто в президиуме академии весьма заинтересовался этим вопросом и просил включить работу над расшифровкой «загадки» в план экспедиции.
– Разумеется… – усмехнулся Крутиков.
– Я отказался, сославшись на нашу загруженность. Но, поскольку вы все равно будете работать вблизи от Голконды, прошу брать на заметку все явления, в какой бы то ни было степени напоминающие то, что стало известно после экспедиции Мехти – Ермакова. Договорились?
Все промолчали. Только Ермаков тихо произнес:
– К сожалению, мнение о том, что странное происшествие с Тахмасибом – миф, очень распространено. Но ведь его гибель – не миф…
– Он мог погибнуть от тысячи причин, – сказал Дауге.
– Не исключено. Но не исключено и то, что «красное кольцо», что бы оно ни значило, существует реально и было причиной его гибели.
– Короче говоря, это не приказ, а просьба, – сказал Краюхин, – хотя боюсь, что «загадка Тахмасиба» даст вам о себе знать независимо от того, верите вы в нее или нет… Вот все, что я хотел вам сообщить. Теперь о текущих делах. Вам известно, что завтра мы вылетаем. Сбор здесь, в двенадцать. Поедем на Внуковский аэродром… Алексей Петрович!
– Я!.. – Быков вскочил на ноги.
– Сидите, сидите. Где будете ночевать? В «Праге»?
– У меня, – быстро сказал Дауге.
– Вот и отлично! Ну что ж, товарищи, если нет вопросов, можете идти собираться. Вас, Анатолий Борисович, прошу задержаться на пять минут.
Все поднялись и стали прощаться. Выйдя в приемную, Дауге взял Быкова под руку:
– Спускайся вниз, Алексей, и жди в вестибюле, я схожу за машиной. Впереди целый вечер. Посидим, поговорим. Думаю, у тебя целая куча вопросов, правда?
– Какой ты, Григорий Иоганыч, проницательный, сил нет! – проворчал Быков.
На пороге
Быков вздохнул и уселся на диване, отбросив одеяло. Он никак не мог заставить себя заснуть. В кабинете Дауге было темно, только белели сползшие на пол простыни. За широкими окнами слабо розовело ночное зарево огней над столицей.
Он протянул руку за часами на стуле рядом. Часы выскользнули из пальцев и упали на коврик. Быков слез с дивана и принялся искать их, шаря ладонью по коврику и гладкому полу. Часов не было. Тогда он, чертыхаясь, выпрямился и стал поправлять простыни. Он делал это уже в третий раз с тех пор, как Дауге, пожелав ему спокойной ночи, ушел к себе в спальню, чтобы написать несколько писем. Быков улегся, но заснуть не удалось. Он вертелся, сопел, пытался устроиться поудобнее, считал до ста. Сон не приходил.
