Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
— Ты же знаешь про вечер памяти? — Я слегка приподнял веки.
— Знаю! И что ты там натворил, я тоже знаю! Вставай сейчас же, надо заняться твоей бровью.
Я нехотя приподнялся.
— Все в порядке…
— Ее надо зашить.
— Ты это будешь делать сама?
Вместо слов она просто надела куртку и выволокла меня обратно в подъезд. Я еле шел. Уже не было никакого желания сопротивляться. Она быстро поймала такси, впихнула меня в салон, а сама села на переднее сиденье. Всю дорогу мы молчали. Таксист, пожилой дядька с флегматичными усами, косился то на меня в крови, то на нее, источающую обжигающее молчание. В итоге мы приехали в больницу неподалеку от дома. Я ее хорошо знал. Все мои драки в итоге заканчивались тут, где мне пересчитывали ребра и зубы.
Дежурный врач в травмпункте был свободен и занялся моей бровью. Не обошлось без тупых шуточек вроде «жить будет». Иногда от злости и скверного чувства юмора я думал, что было бы забавно помереть сразу же после таких слов. Но после самоубийства Саши шутить про смерть стало вообще несмешно.
Бровь надо было зашить. Там располосовали почти до виска.
— Заявление подавать будете? — равнодушно осведомился доктор, занимаясь моей раной.
— Нет, — хором ответили мы с мамой.
Он лишь зевнул и стал зашивать. Я ничего не чувствовал. Скорее всего, из-за наркоза. Но и кончиков пальцев я тоже не ощущал. Напала страшная апатия.
Через час мы уехали домой на очередном случайном такси. И все началось по новой. Мама рывком сдернула с меня куртку и засунула ее в шкаф, который заколыхался от того, с какой силой она закрыла дверцу.
— И о чем ты только думал?! — Мышцы ее лица казались неподвижными, но в глазах и голосе плескалась ярость с какой-то плохо скрываемой обидой.
— Я говорил тебе.
— И что с того?
Она гремела посудой на кухне, делая нам обоим чай.
Я безучастно следил за ее резкими движениями, слушая, как она громыхала чайником, а чашки жалобно стукались друг о друга. Лоб начинал оживать и ныть. Я не боялся физической боли. С ней можно сладить, если отключиться. Иногда, как бы странно это ни звучало, я мог покидать свое тело. Я отправлял себя куда-то глубоко внутрь, в самое безопасное место на земле, которое находилось во мне. Там было спокойно и хранилось все самое настоящее, искреннее. То, что нужно спрятать, прежде чем это уничтожат другие.
Но сейчас приходилось быть здесь. Я слегка поморщился от всего происходящего. Ее лицо тоже дрогнуло.
— Тебя кто-то заставлял идти туда и бить морду кому ни попадя?!
Возникла пауза, во время которой я почувствовал, что сейчас уже можно высказать и мою точку зрения.
— Они же издевались над ним. Ни во что не ставили. И тут этот парад лицемерия! Каждый считает своим долгом уронить скупую слезу. Всем-то он дорог. Знаешь, что хуже всего? Притворство. Уважение после смерти. А при жизни они с ним как с дерьмом обращались. Повесился, так сразу заслужил вечер памяти!
— С чего ты взял? Может, они были искренними.
— Ты их не знаешь.
— Я работаю с отцом Яна. Мне кажется, они все обычные ребята, это ты весь утыкан колючками, тебе нужно возразить каждому встречному. Ты совершенно не умеешь общаться с людьми.
— Почему ты всегда защищаешь тех, на чьей стороне правила приличия? Как можно так зависеть от чужого мнения?
— И когда уже твой подростковый возраст кончится?! — с раздражением воскликнула она.
Чай был разлит по чашкам, но к нему никто не притронулся.
Над глазом все болело, и я чувствовал себя измученным как никогда. Меня вдруг охватило отчаяние, которое возникло во мне в тот момент, когда я покинул квартиру Саши в день его самоубийства. Оно рассекало все нервы и спрашивало меня страшным, бесполым голосом: «А что если ничего не выйдет?».
Что если я никогда не смогу выбраться из своей бесконечной меланхолии, комы длиною в несколько пустых тревожных лет?
Что если день, когда все изменится, никогда не наступит?
Раньше я говорил себе: надо просто перетерпеть этот дурацкий период, и потом будет легче. Мне казалось, что с возрастом я стану счастливее. Я был слишком стар для своих лет. У меня не получалось веселиться, и легче было быть серьезным, чем беззаботным.
Потому что у меня были заботы.
Но теперь опять появилось ощущение, что я совсем заплутал, что все координаты, которые я сам себе выстроил, сбились и я что-то делаю неправильно. Все глубже ухожу в лабиринт самокопания и все меньше чувствую мир и других людей.
А если я никогда не вернусь?
И самое безопасное место, которое где-то в моей душе, на самом деле — тюрьма?
— Все дети как дети… А ты вечно дерешься, оскорбляешь учителей, учишь всех жить… Почему бы не быть как все? Просто живи и радуйся, — приглушенно звучало вокруг меня.
— А ты радуешься?
Судя по ее лицу и такому же сосредоточенному на себе и своих переживаниях образу жизни, она не следовала этому простому кредо.
— И почему ты постоянно все спихиваешь на мой возраст?
Я мрачно разглядывал ее со своего места. Устало подняв на меня абсолютно черные глаза, она бросила:
— Потому что раньше ты таким не был. В детстве ты был совсем другим: ласковым, сговорчивым… А сейчас испортился. То ли эта школа, то ли еще что…
Я невольно усмехнулся и поинтересовался:
— В детстве? И когда же это?
— В пять лет, например, мы с тобой жили душа в душу.
Я не выдержал и расхохотался.
— В пять лет? Мам, ты еще вспомни, что я в утробе делал! И ты думаешь, что я тогда был настоящим, да? А ты не думала, что тогда я был маленьким и ничего не знал? Ты не думала, что настоящий я сейчас? И легче сказать, что я испортился, чем принимать меня таким, какой я есть!
— Не ори, я тоже могу орать! Ты ни о ком, кроме себя, не думаешь! Я иду спать. Может, получится хоть пару часов.
Она стремительно выскочила из кухни, но задержалась на пороге. Пораженно взглянув на меня, мама вопросила:
— И в кого ты такой пошел?
— В тебя, — лишь ответил я и тоже ушел к себе.
9
Эту историю как-то замяли. Я почему-то думал, вызовут полицию или родители Кирилла придут к нам и начнут требовать какую-нибудь компенсацию. Возможно, даже попытаются пристроить меня в колонию для несовершеннолетних. Но, как ни странно, дальше этого сборища история не пошла. Кто-то из них, конечно, позвонил моей матери еще тогда, иначе как бы она узнала.
И все пошло как обычно, за исключением того, что я нажил себе несколько страшных врагов. Их ненависть чувствовалась кожей. Уже переступив порог школы, я увидел этих громил из футбольной команды, а потом наткнулся и на подбитый глаз Кирилла. Остальные таращились на меня с затаенным недружелюбием и старались обходить стороной. Похоже, все стали считать меня психом. Но я знал, что значит их молчание.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
