Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Молчавший во время разговора Омаев поднялся, отошел к краю окопа и снова стал смотреть в поле на подбитые танки, на трупы немецких солдат.
– Жалко парня, – кивнул на чеченца Бабенко. – Он ведь не просто воюет теперь, он мстит за свою Люду. Не сгорел бы сердцем.
Коля Бочкин поднялся, подошел к Омаеву и встал рядом. Они стояли молча, потом о чем-то стали разговаривать. Тихо, не слышно для других. Логунов покосился на друзей и шепнул:
– Есть у Николая девушка дома. Недавно сам признался. Ни мать, ни я не знали. А оказалось, есть.
Глава 2
Вторая атака тоже была отбита. Еще восемь танков и шесть бронетранспортеров задымили на поле перед высотой. Сумерки накрыли поле и отступивших в очередной раз немцев. Со стороны КП батальона то и дело стали взлетать осветительные ракеты. Не исключено, что немцы могут предпринять и ночную попытку овладеть высотой. Но ночь прошла спокойно. Высланные вперед дозоры боевого охранения тревоги не поднимали.
Блиндаж на второй линии обороны пополнился ранеными. Тела убитых относили назад, складывали в авиационные воронки. Железный ящик на столе у комбата наполнялся солдатскими книжками. В последнем бою погиб и старший политрук Васильев. В последнюю минуту он заменил убитого пулеметчика на фланге, когда рядом с пулеметной ячейкой уже не было живых бойцов. Под огнем врага он сумел добежать до пулемета и полчаса расстреливал подошедших близко к окопам немцев. И когда враг уже отступал, снаряд угодил точно в окоп. Изуродованный пулемет и тело мужественного политрука откопали бойцы.
Соколов собрал экипаж в блиндаже, когда стемнело. При свете масляной коптилки, которую соорудил Бабенко из использованной гильзы от снаряда, он смотрел в лица своих танкистов.
– У нас осталось мало снарядов, товарищи. Танк без боезапаса – уже не танк. На нем даже на таран не пойдешь, чтобы последним ударом брони уничтожить хоть еще один вражеский танк. У нас повреждена гусеница. Поэтому приказываю…
Лейтенант обвел взглядом танкистов. По глазам он понял, что все догадались о чем сейчас заговорит командир. Трудно решение, но неизбежное. Боевая машина не должна попасть в руки врага. Оружие должно или сражаться, убивать врага, или быть уничтожено.
– Последний снаряд должен быть выпущен во врага, последняя граната брошена в него. Последний, кто останется в живых, должен уничтожить «семерку», – Соколов поставил на стол бутылку с бензином. – Нужно только поджечь паклю на горлышке бутылки и разбить ее на воздухозаборнике двигателя. Все! Я хочу, чтобы все об этом помнили, товарищи.
– Даже если мы устоим до вечера и получим приказ отступить, – тихо сказал Бабенко, – «семерка» не сможет уйти.
– Мы обязаны это сделать, – так же тихо напомнил лейтенант и вышел из блиндажа.
На душе у него было муторно. Потери, потери. Продержаться еще день, может, они и выживут, но танк придется уничтожить. Да, им дадут другой, и они снова будут сражаться и бить врага, но «семерка»… Она стала им родной. С ней столько пройдено, на ней знаком каждый сварной шов, каждая царапина.
В блиндаже были слышны голоса. Алексей прислушался.
– А это лучше? – горячился Омаев. – Да и я к нему отношусь как к товарищу, как к боевому товарищу, который нам, может, не раз жизнь спасал. А лучше, если оставить боевого товарища врагу? Бросить его лучше? Чтобы его враг взял в плен живым.
– А ты смог бы добить раненого товарища? – тихо и веско спросил Логунов и после продолжительного молчания добавил: – Не надо, ребята, об этом думать и душу рвать. Иначе свихнетесь раньше времени. Это железо! Любить и ухаживать можно, содержать в порядке можно и нужно. Помнить и чтить память можно, но относиться как к человеку к танку, автомату, старым сапогам не надо. Я вам говорю как солдат, уже прошедший одну войну. Слишком большая тяжесть на душе копится. Не вынести ее. Знаете, для чего в армии уставы придуманы? Чтобы в трудную минуту человек ни о чем не думал, не ломал голову и сердце себе не рвал. А просто выполнял, то, что предписано. А когда придет время, сядем вместе вот так, как сейчас, и помянем «семерку», кружки поднимем за славного друга. Вот так и никак иначе!
– А сам-то ты так можешь? – спросил вдруг Бочкин.
Сержант не ответил, он поднялся и вышел из блиндажа в ночь. Подойдя к Соколову, он постоял за его спиной, потом спросил тихо, чтобы не услышал экипаж:
– Плохи наши дела, лейтенант? Совсем?
– Даже хуже, – так же тихо, не поворачиваясь, ответил Алексей.
Соколов открыл глаза. Как будто и не спал. Было еще темно, только над горизонтом угадывались светлые участки неба. Лейтенант смотрел в амбразуру блиндажа и не мог понять, что его разбудило. Но потом он снова услышал дробный гул откуда-то с запада. А потом еще. Где-то в нескольких километрах западнее били тяжелые орудия. Залп за залпом. Но когда в воздухе стал нарастать свистящий вибрирующий звук, он понял, что по высоте открыли огонь с закрытых позиций немецкие батареи.
– Экипаж, подъем! – закричал Алексей, хватая с гвоздя портупею с кобурой. – Тревога!
Танкисты вскакивали, хватали ремни и автоматы. Алексей кинулся к амбразуре и стал ждать. Все ближе, ближе. Вот сейчас… Логунов сразу догадался, что происходит, и велел всем лечь на пол.
– 170 миллиметров, не меньше, – успел сказать сержант, и в этот миг на высоту обрушились первые снаряды.
Земля вздрогнула, на голову с перекрытия блиндажа посыпалась земля. Взрывы проходили по окопам валами, не успели разлететься и рассеяться в воздухе клубы первых взрывов, как на несколько метров ближе землю раздирали огнем новые снаряды, потом еще ближе, еще… Казалось, что разрывы идут на тебя сплошной стеной. Еще ближе, еще!.. Прямо перед амбразурой блиндажа на землю упал ствол трехлинейки с примкнутым штыком. Стальной обломок был согнут чудовищной силой.
Алексей опустился на пол. Блиндаж шатался и скрипел бревнами, от близких разрывов усидеть на полу было невозможно, и Соколов лег вместе с остальными. Земляной утоптанный пол вздрагивал, подбрасывая лежащих на нем людей. Пыль лезла в нос, рот и глаза. Казалось, устоять перед этим ураганом невозможно. От страшной вибрации будут разваливаться блиндажи, осыпаться окопы. А разрывы все проходили и проходили волнами. Десятки разрывов за короткий промежуток времени перепахали все вокруг.
Счет времени потерялся абсолютно. Алексею начинало казаться, что они сидят в блиндаже уже несколько часов. Что весь мир вообще перестал существовать, а остался только их вздрагивающий блиндаж и шатающаяся земля под ногами. Вспышки разрывов били в амбразуру вместе с рыхлой землей, периодически на бревна перекрытия сверху что-то падало, иногда очень тяжелое.
– Дядь Вась, – где-то рядом простонал голос Бочкина, – я больше не могу. Стошнит…
– Нормально, Коля, нормально, – потонул в грохоте новой волны разрывов голос сержанта.
И снова плясала под животами лежащих людей земля, снова поднимались клубы пыли, снова шатались и скрипели бревна блиндажа и на голову сыпалась земля. Соколов не открывал глаза. Он пытался думать о чем-то отвлеченном, вспоминать родной Куйбышев, деревню своей бабушки, где прошло его детство. Но думать не получалось. Мозг зачем-то считал разрывы, он как будто цеплялся за действительность вокруг блиндажа, не хотел отрываться от нее.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
