Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
– Идут неплохо, – сказал Ганин. – Только дело не в немецких крестиках, дед.
– Ой-ли? – старикан прищурился. – А в чем же тогда? Походить, порастрясти мертвяков – милое дело. В Москве мертвяков любят. И чтобы кровушки побольше было. Если каска, то с дырой чтоб от пули, а коли ружьишко, то чтоб с насечками, сколько убитых. Вот тогда он и рад, покупатель-то, готов выложить деньгу. Купит такое ружье в коллекцию, станет водить гостей – хвастаться, как из этого ружья фриц трупы русские делал. Правду я говорю, сынки?
– Вот эти двое, – Ганин показал на братьев, – местные. Землю копают с малолетства. Сколько ты поднял бойцов, Серега?
– Не считал я, – буркнул Солодовников-младший.
– Не считал он, потому что поднял их без счета, дед. И сам письма писал родственникам, что нашелся их пропавший без вести предок, что лежит он там-то и там-то. И могилы копал, если было нужно, тоже сам. А на пулемет этот они с братом мамке крышу в доме починят, чтобы смогла мамка перезимовать…
– Про этих дурней мне все ясно. Им выживать надо. Ну, а ты чего сюда приперся, Москва? Тоже крышу мамке будешь чинить? Еще вон и наркомана с собой притащил, – дед ткнул пальцем в Фоку.
– Кто наркоман?! – встрепенулся тот.
– Тише! – остановил его Ганин. – Фока приехал сюда, чтобы жить. И там, откуда он явился, костей зарыто не меньше вашего. Ну, а то, что наркоман… – Ганин поглядел на Фоку. – Тут можно по-разному посмотреть. Тебя, дед, ломает без бабы, и ты к ней ночами марафоны бежишь. А Фоке плохо, если конопли рядом нет. Южный он человек – что с него возьмешь? Но по итогу получается, что оба вы – наркоманы.
Переглянулись и помялись секунду, пряча улыбки, братья Солодовниковы. Потом не выдержали и хором заржали.
– Ну, а я здесь, потому что родственника ищу, – продолжил Ганин. – Деда своего. Пропал без вести в сорок первом. Найти хочу, поднять и похоронить по-человечески. Что ж прикажешь? Обратно ехать в Москву?
Старикан насупился и почесал бороду.
– Ладно, Москва, – лицо-сапог разгладилось. – Давай еще табачку!
– Вот сразу бы так, дед! А то ходишь тут, берешь на понт.
Старикану протянули одновременно три раскрытые пачки с разных сторон. Он брезгливо отодвинул «Мальборо» и вытянул ганинский «Голуаз».
– Я, ребята, хотите верьте, хотите нет, кого тут только не видел! Как в 79-м году началось, так с тех пор все словно с ума посходили: едут и едут, едут и едут. Ладно бы люди были нормальные, а то одна шелуха. Только водку жрут и землю поганят. Ищут, бляха-муха, нацистские трофеи. Кстати, про водку, – дед прищурился. – Слышал я, у вас в рюкзаках звенело. Не отчислите старику?
– Тебе, дед, надо на таможню. Там таких любят.
Но ворчали больше для показухи. Уже знали, что не откажут наглому бабнику-деду.
– Держи! – Солодовников-младший выудил из вещмешка бутылку и всунул ее в две скрюченные руки.
– Благодарствую, – старикан отвернул пробку и бахнул здоровенным глотком прямо из горла. Его глаза помутнели.
– Ну? – он оглядел пьяно всю компанию. – Чем могу помочь, сынки? От ваших щедрот нашим, как говорится. Вы мне подсобили, теперь я подсоблю. Чего желаешь, Москва? – дед подмигнул Ганину. – Все могу.
– Мыски, – сказал Ганин.
– Чего? – не понял дед.
– Мыски. Деревня к северу отсюда. Правильно мы идем?
На секунду старикан задумался, а потом его пронзило озарение.
– Фига с маком тебе, сынок! – Он вытянул фигу и радостно повертел ею перед носом у Ганина. – Мыски в другую сторону!
– Не может быть. По карте в эту.
– Ты свою карту можешь на самокрутки пустить – все толку больше. А я здесь сто лет живу. И раз я те говорю, в другую сторону, значит, в другую. В Мыски левее надо забирать, олухи! – Дед сплюнул. – Как ты только в Москве-то своей не заблудился, а, Москва?
– Ты не брешешь, дед? Карту тоже не дураки писали.
Я – карта, – ткнул себя узловатым пальцем в грудь старикан. Он еще раз приложился к бутылке и вдруг, вытянувшись в струнку, заорал: – Налево-о-о шагом марш!
Его крик спугнул с дерева неизвестную птицу. Снявшись с ветки, птица расправила крылья и полетела навстречу луне, похожая на древнего птеродактиля.
– Смотри не развались, дед, – пробурчал Ганин, провожая птицу глазами. Затем повернулся к своим: – Забираем левее, пацаны.
Спустя пару часов стало ясно, что они заблудились. Дед прошагал с ними где-то полкилометра, отпивая из своей бутылки и дымя «Голуазом». Потом, когда все спохватились, он уже исчез.
К тому времени поле кончилось, зато начались овраги и рытвины. Попробовали обойти их и уперлись в болото. Попробовали обойти болото и влезли в бурелом. Чертыхаясь, продирались сквозь упавшие стволы и кляли деда на чем свет стоит.
– Показал дорогу, старый черт. Пропадем к такой-то матери, – Фока старался не упасть с пулеметом. Ему казалось, что тот нарочно задевает дулом все возможные препятствия и старается помешать продвижению. Фока злился. Вместе с дедом взялся проклинать и «проклятую железку» – так он теперь стал называть раритетный и в перспективе могущий их озолотить «MG».
– Не тереби душу, дух, – Степан Солодовников шел, держа перед лицом ладонь, чтобы ненароком не насадить в темноте глаз на ветку. – Без тебя пакостно.
Так же, закрывая ладонью глаза, шел и его брат. Остальные надели солнцезащитные очки: видно в них было меньше обычного, но, с другой стороны, в темноте и так ничего было не разобрать что в очках, что без.
– Увидят – засмеют, – сказал Ганин. – Решат, бригада пошла на дело.
– Кто увидит-то, Андрей? – вскинулся Фока. – Чаща кругом! Дед старый нарочно утащил нас с пути. Идет небось за нами и ждет, когда мы мину сцапаем, трофей войны. Или капкан выставил. А потом то, что от нас останется, себе притырит. Слышишь, дед! – заорал он в темноту. – У нас приборы ночного видения! Сейчас высмотрим тебя и застрелим!
– Не ори, дурной, – оборвал Фоку Степан. – И дулом не верти. По башке шибанешь.
– Нас с братом бабка в детстве ведьмаками пугала, – сказал Серега. – Они, говорила, днем люди как люди, а по ночам оборачиваются волками и рыщут по лесу. Крови человечьей хотят. Может, дед из таких?
– То что нужно, Сереня, – пробурчал Фока. – История в самый раз. Меньше всего охота думать, что дед идет сзади и хочет моей крови.
– Он уже волк, – ответил Серега. – Обратился. Скачет за тобой на четырех ногах.
– Может, заткнешься? – попросил Фока.
– А может, лучше пальнем?
Солодовников-младший осклабился, так что в темноте блеснули его белые зубы. Зубы были загляденье. Ганин, обе челюсти которого испортила своим чадом и плохим климатом Москва, не раз с завистью наблюдал, как Серега раскалывает зубами орехи и открывает пивные бутылки. При мысли о пиве он размечтался.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
