Она встала, давая понять, что встреча закончена.
Комиссия разбрелась по своим номерам. Северцева посмотрела на листочек, лежащий на столе. «Вот и отлично – на каждый этаж по проверяющему. Ну а как они службы будут делить – это их дело! – подумала она и посмотрела на часы. – Отлично, я успею немного подремать, а потом займусь самым главным».
Северцева открыла дверь в глубине кабинета. За дверью находилась ее комната отдыха. Северцева оборудовала ее еще тогда, когда все начиналось, она не имела возможности ни на минуту отлучиться из отеля и у нее не было тут собственных апартаментов, которые есть теперь. Хотя если уж по справедливости, то начиналось все не десять лет назад, когда на фасаде появилась вывеска «Гранд-Норд», а гораздо раньше. Как во всякой жизни, все начиналось в детстве.
Воспоминания Натальи о детстве всегда носили сезонный характер. Когда в воздухе появлялся запах подсыхающей палой листвы и арбузных корок, она вспоминала август. Любой август ее детства был месяцем суматохи и пенок с кипящего варенья. В августе Наташа Северцева первой из детей дома возвращалась с дачи в Москву – бабушка и тетя, с которыми она жила, варили варенье. И делали это только в городской квартире.
– Конечно, можно еще на даче пожить. Но много ли наваришь на этой малюсенькой электрической плитке! – сетовала бабушка.
– Зачем нам столько варенья? – удивлялась Наташа.
– Вот зима будет – сама увидишь. И с блинчиками, и с кашей, и в пирожки. Варенья много не бывает, – отвечали ей.
Впрочем, Наташа не возражала против раннего возвращения в город. Никогда не было у нее столько свободы, как в эти дни.
Город был тихим, пустынным. В старых дворах деревянных особняков центра Москвы, в арках доходных домов и на бульварах уже металась желтая листва, но в воздухе еще пахло летом. Наташу манили дальние улицы – от Сухаревской-Самотечной, где стоял их дом, она доходила до Зарядья, до Ордынки, до Пятницкой. Она не любила Каланчевку – суета трех вокзалов навевала печаль расставаний. Но широкий проспект Мира, оживленная Покровка и бульвары стали местами ее частых прогулок.
– На обед без опозданий! – строго говорили ей бабушка с теткой. И Наташа никогда не опаздывала. Она понимала: послушание – залог доверия и свободы. К тому же она любила этих двух женщин, которые воспитывали ее с четырех лет.
В их доме всегда витал дух трагедии. Трагедии неясной, загадочной. Например, о Наташином отце никогда не говорили. Наташа никогда его не видела. Вопросы о нем оставались без ответов. А вот мама была красивая и очень веселая. Такая веселая, что бабушка даже сердилась. Наташа жалела маму. Бабушка казалась строгой, даже неприятной, мама же была легкой и беззаботной. Но мамина беззаботность обернулась перешептываниями по углам, слезами бабушки. Мама пропала из Наташиной жизни. В тот последний день – Наташа хорошо помнила его – мама долго сидела у ее кроватки, что-то говорила и мешала заснуть. Из маминых слов девочка запомнила только фразу: «Вот ты вырастешь, поймешь сама». И мама исчезла. Никто больше не вставал поздно, нарушая строгий бабушкин распорядок. Никто не хохотал, не ставил пластинку с песней про белый теплоход, море и набегавшую волну. Никто не красил глаза перед зеркалом, забавно высунув язык…
– А где мама? – однажды спросила Наташа.
Бабушка вместо ответа приказала доесть суп и идти в детскую. Наташа обиделась и вообще не стала есть.
– Хорошо, не хочешь, не надо. Наверное, суп не очень вкусный, – вдруг смягчилась бабушка, – можешь сегодня не спать днем. Просто полежи, отдохни, а потом мы с тобой на бульвар пойдем.
Наташа сползла со стула, но вместо детской прошла в комнату, где стоял большой шкаф. Там висели мамины платья, и Наташа иногда зарывалась в них, вдыхала запах маминых духов и рассказывала платьям о своей жизни. Большей частью вспоминались обиды и огорчения.
А жизнь шла дальше. Мама иногда заглядывала к ним домой среди недели, но совсем ненадолго. Наташа сразу бросалась обнимать ее, устраивалась у нее на коленях. Но рядом всегда была бабушка и смотрела очень строго. Мама смущалась и быстро убегала.
– Может, мы с тобой как-нибудь погулять сходим? – однажды спросила она Наташу.
– Конечно! – обрадовалась та.
– На этой неделе много дел. Прививки надо сделать… – вмешалась бабушка.
– Можно в субботу? – робко предложила Наташа.
– В субботу у тебя бассейн.
– Мама может меня отвезти в бассейн. Правда? – Наташа посмотрела на мать, но та промолчала.
– Мы придумаем что-нибудь, – прощаясь, шепнула мама.
Но в субботу мама не приехала, да и на следующей неделе тоже не появилась. Наташа все ждала, что бабушка и тетя расскажут ей, что с мамой случилось, но те молчали. Наташина жизнь превратилась в ожидание – сначала мамы, потом правды-истины, которая все объяснит и облегчит жизнь без родителей.
А потом из шкафа исчезли мамины платья. Кто и когда их увез, Наташа так и не узнала.
– Бабушка, мама приезжала? А чего со мной не повидалась? – отважилась спросить она через несколько дней.
– С чего это ты взяла? – удивилась бабушка.
Наташа не ответила, но поняла, что была права. В самом деле, кто, кроме мамы, мог забрать ее платья? Теперь даже плакать и жаловаться было некому.
В детский сад Наташа не ходила, а в школе стала одиночкой – ни с кем не враждовала, ни с кем не дружила. Когда Наташа была в пятом классе, бабушка как бы невзначай рассказала, что мама переехала к своему новому мужу, какое-то время жила в районе Белорусского вокзала, а сейчас им дали квартиру где-то далеко, в Строгине.
– Почему вы мне раньше ничего не рассказывали? – спросила Наташа.
– Так лучше было. Ты была мала для того, чтобы понять некоторые вещи.
Наташа запомнила непререкаемый тон, с которым это было сказано. И тогда впервые шевельнулось у нее чувство если не обиды, то сожаления, что бабушка, столь добрая к ней, так строга к маме.
Было и еще одно чувство, которое не давало покоя Наташе Северцевой. Оно возникало в пятницу вечером. Этакое наваждение выходного дня.
– Ну что ты куксишься? – недоумевала бабушка, глядя, как Наташа уныло листает учебник. – И зачем за уроки сейчас садишься? Впереди два выходных дня, успеешь. Отдохни.
Вот в том-то и дело – впереди было два выходных дня. Все чаще Наташа проводила их в одиночестве. Маленькую ее часто водили на мультфильмы, в музеи или в «Шоколадницу» есть блинчики. Но шло время, и старенькие родственницы – бабушка и ее младшая сестра, которую Наташа звала тетей Полиной, – все чаще оставались дома. Наташа в субботу и воскресенье пыталась занять себя сама. Одноклассники, знала она, весело и разнообразно проводят выходные с родителями. И только ее жизнь подчинялась неизбежному наступлению старости. Наташа не сразу осознала эту разницу в образе жизни. Она любила бабушку и тетю, жалела их, никогда не предъявляла к ним претензий, не винила в произошедшем. Она в конце концов признала виноватой мать, бросившей ее на двух пожилых женщин. Но иногда девочке казалось, что она сама стареет, не успев вырасти.
