— Нет, друг мой, — ответила Елизавета. — В наше время писатели были скромнее… Был, конечно, протопоп Аввакум, позволяющий себе употребление крепкого слова, но у него это как раз не резало многострадальный читательский слух. А в этом «контексте» сие слово выдвигается вперед и мешает по достоинству оценить стиль Хмелевской отечественного разлива…
Они отошли от прилавка, но, пройдя несколько шагов, Елизавета остановилась:
— Знаешь, Алиска, придется все-таки ее купить… — Она принялась рыться в карманах, пытаясь отыскать двадцать рублей, нашла только пятнадцать и уставилась на Алису. — У тебя пятерка есть?
Алиса достала смятую десятку, и Елизавета быстро вернулась к продавцу.
— Значит, вы утверждаете, что эту книгу хорошо покупают?
— Очень, — стал радостно убеждать Елизавету парень. — Каждый день уходит, без остатка… Берете?
— Беру, — вздохнула Елизавета. — Должна же я понять общественное сознание. Все как-то было недосуг, а теперь буквально приперло к стенке…
Парень протянул книгу и забрал деньги.
Алисе такой обмен показался несправедливым и даже глупым — куда лучше было бы купить бутылку пива или две порции итальянского мороженого… Но Елизавета опровергла все Алисины протесты:
— Это наш ключ к успеху… Так что лучше помолчи. Через месяц мы начнем пить пиво, есть мороженое, и проблемы материального характера наконец-то разрешатся, и знаешь, что самое удивительное? Материальные проблемы мы решим с помощью того самого интеллекта, который до сей поры казался нам чем-то бесполезным и даже обременительным! Гип-гип-ура! Мы станем богатыми и знаменитыми!
— Ага, — кисло согласилась Алиса, не очень-то уверенная в том, что ее интеллект может принести средства к существованию. — Богатыми… знаменитыми… — И, не удержавшись, процитировала любимого Лизкиного Пелевина: — «Слух обо мне пройдет, как вонь от трупа…»
— Доля истины в этом есть, кстати, — безмятежно отозвалась Елизавета, уже погрузившаяся в скромный «шедевр» новорусской словесности. — В триллерах очень важно присутствие энного количества трупов… — Она так нехорошо улыбнулась, что Алиса поежилась.
«Иногда писатели сходят с ума, — подумала она, с опаской глядя на подругу. — Кто знает, вдруг у Елизаветы началось умопомешательство? Правда, она еще пока не стала писателем. Хоть бы нас не приняли на работу, честное слово!»
— Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, — проворчала Алиса. — Честное слово, не понимаю… Нам же дали по книге: сиди себе, читай, если так хочется наслаждаться отечественными детективами!
— Я хочу стать лучшей, — заявила Елизавета. — Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня эго не тронет! Бог знает, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит только им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!
— Я не хочу писать ногами! — запротестовала Алиса.
— Не хочешь — не надо, — пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к старомодной особе. — Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка. Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста в месяц заработаешь… Надо было пять лет таскаться в университет и сушить мозги над «Гаргантюа и Пантагрюэлем»!
* * *
Ведя бесконечную словесную игру, начатую еще в начальных классах, они шли по проспекту и были вполне счастливы.
Начальство тоже было счастливо: те литературные опусы, которые принесли на собеседование девицы, были тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая «новых дурочек».
— Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу…
— Мог бы назвать цену поменьше, — сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. — Ты, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку через каждые три книги…
— Да ладно тебе, — отмахнулся тот, который вел собеседование. — Они через три книжки успеют забыть, что им было обещано…
Про тот разговор девушки не знали, а потому сохраняли полнейшую уверенность в завтрашнем дне.
Точно так же было уверено в грядущих переменах к лучшему их начальство. Тогда еще бедное начальство не знало, что раз в неделю ему будут обеспечены скандалы и капризы с Елизаветиной стороны, поскольку ее триллеры будут пользоваться бешеным спросом. А Алиса…
Придя домой и открыв книгу, Алиса принялась постигать «стиль и язык». Сначала ей показалось, что предложения в тексте напоминают школьное изложение. Нарочито односложные, они усваивались, как простые блюда. «Элайза проснулась рано. Утро было пасмурным. Красный цвет шелковых простыней померк. Элайза закрыла глаза. «Я не хочу сегодня просыпаться», — подумала она. На душе скребли кошки. Роберт сегодня не придет. Он уехал».
Алиса закрыла книгу. «Я не смогу так писать», — подумала она и почувствовала облегчение. Раз она так писать не сможет, на работу ее не возьмут… Она достала разрозненные листы с печатным текстом — это было ее, Алисино, давнее творение. Воспоминание о ее, Алисиной, первой любви, так внезапно и трагично закончившейся:
«Мышка стояла на остановке, глядя вдаль. Сигарет не было, солнца не было, смысла в жизни, на ее, Мышкин, взгляд, не было тоже. Прямо перед ней с красного плаката хитро улыбался Ленин, и отчего-то в Мышкину глупую голову притащилось воспоминание о Галкином дяде Валере. Она называла его Гуру Вар Авера. Этот гуру как-то сказал, что красный цвет — цвет безрассудного и необузданного секса, и, хотя все другие идеи Галкиного дяди Мышка подвергала сомнению, эта ей показалась не лишенной смысла. «Ленин — секс-символ социализма», — подумала она и тоскливо огляделась».
Прочтя собственный опус, Алиса рассмеялась, потом вздохнула и отбросила его в сторону.
— Это никому не нужно, — сказала она жестоко. На минуту ей стало жалко своих незадачливых героев. Она достала забытую, пыльную машинку. Машинка была ужасно тяжелой — все-таки «Украина», — и Алиса дотащила ее до письменного стола с трудом. Отдышалась, вытерла со лба капельки пота, села, задумчиво изучая подзабытую клавиатуру.
«Я уже сто лет ничего не писала, — вздохнула она. — Черт его знает, получится ли у меня что-нибудь путное…»
Путного у нее ничего не получилось.
«Элайза проснулась. Свет лился из открытого окна. «Мне не хочется сегодня просыпаться, — подумала Элайза, снова закрывая глаза. — Жизнь теряет смысл, когда рядом нет Роберта…»
Алиса осталась недовольна собственным «шедевром». Она хотела уже выбросить листок в мусорное ведро, но передумала.
— Все в руке Божией, — внезапно решила она. — Не примут на работу — значит, так и надо. Не всем же суждено стать писателями…
На следующий день Алиса отнесла несколько листков супермаразматического бреда в агентство.
