Пивной вор
Я выросла в Далласе, штат Техас, и все детство задавалась вопросом: «Почему здесь?». В романах и сладких журналах для подростков, которые я читала, персонажи всегда жили в Калифорнии и на Восточном побережье, в блистающих городах, где легко можно встретить Джея Гэтсби[14] или Джона Стэймоса[15]. Когда я стала одержима книгами Стивена Кинга, то мечтала переехать в Мэн[16]. Все самое интересное именно там, говорила я себе, не понимая, что эти вещи произошли в Мэне только потому, что так решил Кинг.
В 70-е мой отец работал инженером в DuPont Chemical, но перелом в сознании общества в один миг изменил все. Движение за охрану окружающей среды набирало обороты, и мой папа хотел быть на правильной стороне истории – очищая планету, а не добавляя ей токсинов. Он устроился на работу в Агентство по охране окружающей среды, которое тогда открывало филиалы по всей стране, и в 1977 году, когда мне было три года, мы переехали из пригорода Филадельфии в городские джунгли Далласа.
Я часто задавалась вопросом, насколько иной была бы моя жизнь, если бы мы не переехали. Какое число моих более поздних проблем, мое чувство отчужденности – что исчезло бы, если произвести простой обмен: обменять горячий асфальт и магистрали Далласа на заполненные игрой солнечных пятен и теней, которые отбрасывает листва деревьев, окружавших наш дом в Пенсильвании?
Мои родители арендовали небольшой домик на оживленной улице в районе, который славился своими государственными школами. Этот район был известен и с другой стороны, но нам потребовалось время, чтобы узнать о ней: сумочки Луи Вюиттон ценой в 300 долларов на плечах шестиклассниц, катания на лыжах в Аспене или Вейле, где у семьи куплен второй дом специально для таких целей, вереница BMW и Mercedes на школьной парковке. У нас в это время был побитый жизнью универсал, потолок которого держался на степлере и скотче. У нас не было ни малейшего шанса.
Родители часто пытаются исправить ошибки из своего прошлого, но все заканчивается только новыми ошибками. Мой отец рос в Детройте, в районе, где было только социальное жилье. Моя мать думала, что смогла бы достичь большего, если бы не погубила свой интеллект во время учебы в школе. Они хотели дать детям максимум возможностей. И поэтому переехали в район, где все дети после школы поступали в колледж или университет, в район, максимально закрытый от опасностей большого города – настолько, что его называли Пузырем.
Это был уголок старой доброй Америки: двухэтажные дома из красного кирпича и дети, торгующие на углу домашним лимонадом. Я и мой брат ездили на велосипедах в торговый центр в миле от дома, чтобы купить жевательных червяков и смешные розыгрыши, получали высшие баллы на экзаменах и были в полной безопасности. На деле единственным вором, которого я знала, была я сама.
Я была мелким воришкой. В средней школе я сунула помаду и пудру себе в карман, когда шаталась по магазину косметики, а на выходе просто улыбнулась охраннику.
Каждый ребенок рано или поздно пробует перешагнуть рамки дозволенного, но в моем случае было кое-что еще: несмотря на всеобщее изобилие, мне было всегда мало. Поэтому я «одалживала» одежду из чужих шкафчиков. Неоднократно жульничала с Columbia Record&Tape Club, раз за разом меняя написание своего имени и получая бонусы за «новое» вступление в клуб.
Но первой вещью, которую я стащила, было пиво.
Мне было семь лет, когда я начала делать глотки из полупустых банок, оставленных родителями в холодильнике. Я пробиралась на кухню в своей длинной хлопчатобумажной рубашке, делала пару глотков, пока никто не смотрел в мою сторону и, хихикая, возвращалась в гостиную. Мой личный аттракцион.
Позже, в возрасте, когда девочки начинают познавать свои тела, я слушала чужие истории: насадка для душа между бедер, секс с подушкой после того, как мама погасит свет в спальне. «Ты разве не делала такого?» – могли спросить меня другие.
Но я отдала свое сердце другим вещам. Бутылка хереса для готовки, спрятанная под раковиной. Куантро, с винтовой крышкой, на которой нужно оставить засохший напиток, чтобы замести следы. Но лучшим было пиво. Шипение. Опьянение.
В средней школе девочки часто жаловались на пиво – кислый и грубый вкус, из-за которого они едва могли заставить себя выпить его. Я была поражена, как если бы они поливали грязью шоколад или летние каникулы.
Любовь к пиву была частью моей ДНК.
Переезд в Даллас отразился на всех нас, но хуже всего пришлось маме. Она была в ступоре целую неделю. Женщина, которая в одиночку путешествовала по Европе и была признана «самой большой оптимисткой» в средней школе, в первые дни после переезда просто сидела на диване и не могла даже принести торшер из гаража.
Она была поражена. Она никогда не была так далеко от большой, шумной ирландской диаспоры, и пусть часть ее жила мечтой о путешествиях и больших расстояниях, но хотела ли она этого на самом деле? Кроме того, моя мать не была тем, что называют «далласский тип». Она не пользовалась косметикой. Она сама сшила себе подвенечное платье – с завышенной талией, вдохновленное персонажами Джейн Остин[17]. И вот она оказалась здесь: в 33, с двумя детьми на руках – посреди мира трясущих помпонами чирлидерш и косметики от Mary Kay.
Первые несколько лет я была счастлива. По крайней мере так мне говорили. Я танцевала шимми[18] в гостиной под популярные мелодии. Я махала незнакомцам рукой. Перед сном мама наклонялась над моей постелью и шептала: «Они сказали, что я могу выбрать любую девочку, и я выбрала тебя». Ее блестящие каштановые локоны, которые днем она собирала с узел, свободно падали на ее плечи. Я все еще могу почувствовать эту прохладную дымку, которую пропускала между пальцами. Вуаль на моем лице.
Я цеплялась за нее, пока могла. В первый день в детском саду я ухватилась за ее юбку и рыдала, но никакие просьбы не могли остановить неизбежного. Рай закрыл свои двери. И меня сослали в страну громких, странных существ с пластилином под ногтями.
