Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
– Пусть только попробует сюда явиться! – заявил он и с тех пор не произносил имени Сильвена, называя его исключительно «дерьмом», «паразитом» и «сволочью».
А ведь Сильвен с самой первой встречи с моей семьей завоевал ее расположение. Мать, отец, братья с их женами – все были от него без ума. Он очаровал их всех, и эта мгновенная и взаимная приязнь – ну, я оказалась полной идиоткой, что тут скажешь, – наполняла мое сердце несказанным счастьем. Никто не осмеливался спросить, во всяком случае у меня, каким образом мне удалось заполучить такого парня, но я уверена, что этот вопрос задавал себе каждый. Когда я им объявила, что на Рождество приведу друга, все они рассчитывали увидеть некую посредственность, бесцветного типа, которого мне удалось подцепить среди министерских коллег. Я же предстала перед ними с великолепным образчиком мужчины, «необычайно, необычайно симпатичным». В присутствии моих родственников он то и дело осыпал меня поцелуйчиками, проявлял нежную заботу, постоянно шутил, был предупредителен и внимателен к остальным гостям. У меня такое поведение Сильвена сразу должно было вызвать подозрения, так как наедине со мной проявления привязанности день ото дня становились все более редкими. Но могла ли я в чем-то сомневаться, если гордость от обладания им делала меня слепой? Я считала, что справедливость восторжествовала и мне воздалось сторицей за годы страданий, когда все считали меня жалкой уродиной, неспособной заинтересовать кого бы то ни было. Блистательное присутствие Сильвена рядом со мной доказывало, что я была достойна гораздо большего, чем они полагали.
После исчезновения Сильвена из моей жизни вопрос о нем больше никогда не стоял. Малышка Гортензия росла чудесным ребенком, до краев заполнив мое существование.
Восхитительная девчушка, другого и не скажешь. Изящные черты, голубые глазки, сияющая улыбка. К моему огорчению, она все больше и больше походила на своего «прародителя», да, именно так я его называла, никогда не употребляя слова «отец». Когда же при мне произносили имя «Сильвен», к горлу всегда подкатывала тошнота. Увы, я смогла передать дочери только соломенно-белокурый цвет волос.
Однажды мама воскликнула:
– Боже, да она просто вылитый Сильвен!
Моя реакция была ужасной:
– Никогда не произносите его имя при мне, и главное – при ней! Дочь принадлежит только мне, мне одной! У нее нет отца, ее отец умер, его никогда не существовало.
– Но ведь придет день, когда ей нужно будет узнать… – пробовала возразить мама.
И тогда я зарычала ей в лицо, как разъяренная тигрица:
– Это касается только меня, но уж никак не тебя! – Я была настолько разгневана, что, продолжай она в том же духе, дала бы ей пощечину.
Мама пробормотала какие-то извинения, но я вышла, громко хлопнув дверью, с испуганной, дрожавшей Гортензией на руках.
Я не давала о себе знать целых две недели. Урок был усвоен, и, видя отчаяние мамы, которая не могла примириться с разлукой, я взяла с нее клятву никогда больше не говорить о Сильвене. Мы даже расцеловались с мамой, чего не делали со времен моего детства.
Да, семья всегда поддерживала меня в несчастье.
Я сама решила порвать с ней все связи и больше не видеться.
6
София
Никто не в состоянии представить, насколько полным было мое материнское счастье. Трудно подобрать слова, чтобы его описать. Я жила в постоянной радости – спокойной, безоблачной, абсолютной, которая питалась нашей взаимной любовью.
Каждое мгновение жизни дочери было мгновением этого счастья, ни на минуту я не покидала ее и в своих мыслях. Ни в ком и ни в чем я не нуждалась, а уж тем более в другом мужчине.
Я была очень счастлива с ней одной, моей дочерью.
Семья моя между тем делала все возможное, чтобы окружить нас заботой, старалась поддерживать меня в трудные моменты (я хочу сказать, материально, хотя, если честно, я ни в чем не нуждалась по-настоящему!). Скрепя сердце я иногда оставляла им внучку на несколько дней, когда по какой-либо причине закрывались ясли. Они говорили, что, несомненно, это пойдет мне на пользу, что я нуждаюсь в отдыхе, что, мол, наконец-то я займусь собой.
Родители приезжали за ней в Париж и тем же вечером уезжали в Пемполь[8]. Да, по правде говоря, я не очень-то любила оставлять их у себя ночевать. Они уверяли, что будут лелеять Гортензию, как принцессу, окружат ее нежной заботой. А мне стоило воспользоваться временной свободой, чтобы погулять, сходить в кино или театр, или еще лучше – поужинать с друзьями. У них это стало навязчивой идеей, чтобы я общалась с коллегами, завязывала новые знакомства. Разумеется, они надеялись, что рано или поздно я встречу того, кто изгладит из моей памяти мрачные воспоминания о неудавшейся любви. Видно было по всему, что они считали мою привязанность к Гортензии не совсем нормальной.
Но какова бы ни была моя вина в том, что произошло в дальнейшем, никто не был вправе упрекать меня в том, что я питала к Гортензии «чрезмерную» любовь или что моя любовь была слишком эгоистичной. Никто не может дать слишком много любви своему ребенку.
Когда я приезжала забирать Гортензию, я им лгала. Говорила, что эти несколько дней принесли мне огромную пользу, что я воспользовалась ими на всю катушку. Рассказывала содержание спектаклей, которых не видела, истории о друзьях, с которыми не встречалась, сообщала меню придуманных ужинов. Родители настаивали, чтоб я оставляла у них Гортензию почаще, и на словах я никогда не возражала:
– Договорились, тем более что дочка вас обожает.
Порой отец пускался в откровения.
– Мы с матерью очень рады, – говорил он, – что ты сумела оставить в прошлом историю с этим мерзавцем. Не скрою, мы побаивались, что все обернется куда хуже. Когда он сбежал, ты казалась раздавленной, на тебя было жалко смотреть, доченька. Честно скажу, мы испугались, очень испугались… Ну а теперь все страхи исчезли: ты расцвела, как роза. Можно сказать, что малышка Гортензия – твоя новая большая любовь!
Я благодарила его со счастливой улыбкой и твердила, что все у меня прекрасно.
– О нем я больше никогда не думаю. Одной мне гораздо лучше. В моей жизни ему места нет.
И я была убеждена, что именно так и было.
Однажды, чтобы сделать родителям приятное, я решила остаться с Гортензией у них на ночь – с субботы на воскресенье, прежде чем вернуться в Париж. Хотя, признаюсь, моей единственной мечтой было поскорее добраться до дома с моей дочуркой, по которой я стосковалась. Но, видели бы вы, как радовались бедные старики…
Да, то, что сделал мне потом этот мерзавец, похитив у меня Гортензию, полностью разрушило мою жизнь. Но не только мою – их жизнь тоже. Его гнусное преступление, ибо это было именно преступление, погасило теплившийся в них огонь, который было невозможно разжечь вновь. Мало-помалу горе изглодало мою мать, и она умерла четырьмя годами позже.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
