Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Но в стране грянули перемены, и буквально спустя пару недель после кофепития у соседки Елена Петровна оказалась в нужном месте в нужное время и получила приглашение на работу в иностранную фирму. Там она, быстро сориентировавшись, правильно перераспределила денежные потоки. А лишние деньги, как всем известно, омолаживают и бодрят. И вот уже у снулой Елены Петровны новое красное платье, свежий платиновый блонд от парикмахера-итальянца и лукавый блеск в глазах. А дальнейшее – дело техники небесных шахматистов.
Однажды в их фирму на переговоры приехал австрийский партнер. В то утро лицо Елены Петровны покрывал слой нежнейшей розовой пудры, а могучая грудь была упрятана в супер-пупер бюстгальтер, который делал из нее почти порнозвезду. Они обменялись взглядами поверх скучных бумаг, потом австриец попросил показать ему Красную площадь, деликатно умолчав, что это его примерно пятнадцатый визит в Москву и в центре города он ориентируется даже лучше этой толстушки-бухгалтерши в красном. В общем, всё закрутилось быстро. Для мятежной русской души жизнь на подобных скоростях – практически норма, слишком уж часто на наших землях меняются декорации, слишком уж велик страх, что сейчас придет кто-нибудь и все у тебя отберет, поэтому жить лучше на полную катушку, не экономя ни эмоции, ни деньги, ни возможные сюжеты. А для австрийца это был ход конем – улететь в командировку и вернуться с женой. История умалчивает, был ли он графом, но к древнему аристократическому роду точно принадлежал, и был у него пусть и не замок, но приличных размеров особняк. Нескромный по меркам деревеньки, в которой он жил. Были у входа и скульптуры-львы, и балкончик с резными перилами, на котором Елена Петровна и, правда, полюбила пить горячий кофе по утрам.
После этой истории, развернувшейся на глазах у всех соседей многоэтажки, Тетьфросю зауважали еще больше.
Жили в их доме и две девочки-сестры. Старшую звали Ларисой, и ей с самого детства была назначена роль первой красавицы. Смуглая, изящная, волоокая – она еще в нежнейшем возрасте умела взглянуть из-под длинных ресниц так, что взрослые дивились, откуда столько вековой женской мудрости в этом наивном неопытном ребенке. И младшая, Настенька, у которой, казалось, и вовсе никакой судьбы не было, поскольку девица была не от мира сего.
Однажды девочек привели показать Тетьфросе. Мать волновалась за обеих, но по-разному. За старшую волновалась, что та отобьется от рук да в подоле принесет. А за младшую – что та навсегда так и останется в одиночестве.
Тетьфрося сказала, что девочек посмотрит, но каждую лично, и матери при их разговоре присутствовать нельзя.
Первой с Тетьфросей уединилась старшенькая, Лариса. Она уже превратилась в девушку, к суеверию вроде гадания на кофейной гуще относилась весьма скептически, но, чтобы не обижать мать, согласилась. Наедине с гадалкой Лариса провела от силы десять минут, а когда вышла из кухни, только плечами пожала – ничего особенного ей не сообщили. А вот с Настенькой Тетьфрося сидела долго. Час прошел – тишина за плотно прикрытой кухонной дверью. Два прошло – всё та же тишина. Мать уже волноваться начала. Наконец Настенька выплыла из кухни. Кажется, никогда раньше она не общалась ни с кем из посторонних так долго.
Тетьфрося была скупа на объяснения.
– Захотят девки, сами расскажут. Я чужими секретами ни с кем не делюсь, принцип у меня такой.
Вечером за ужином Лариса охотно рассказала матери обо всем, что произошло с ней за плотно прикрытой дверью Тетьфросиной кухни.
– Просто бред какой-то… – Красиво очерченные губы сложились в презрительную ухмылку. – Мракобесие. Даже не верится, что ты заплатила этой Тетьфросе.
– Что же она сказала тебе? – допытывалась мать.
– Да фигню какую-то. Что буду всю жизнь на месте топтаться. Что есть во мне талант, который я никогда не реализую. Что однажды, кругу на тридцать пятом, на небе решат, что хватит давать мне шанс. И заберут обратно. А я еще буду молода.
– Ужас какой! – заволновалась мать. – Да я этой Тетьфросе…
– Ма, да брось ты! Обычная полоумная бабка.
Младшая сестра молча смотрела в свою тарелку. Странной была Настенька. Ежемесячно ее водили к психиатру, который утверждал, что девочка словно в коконе закрыта, и потребуется огромный труд и время, чтобы вытянуть ее на волю. Интеллект прекрасный, но сознание – словно семь волшебных покрывал. Видит она что-то свое, слышит что-то свое и понимает мир как-то по-своему. Бывало, за целую неделю Настя не произносила ни слова. Конечно, от нее никто и не ждал, что она расскажет о разговоре на соседкиной кухне.
Но она вдруг вскинула тщательно причесанную матерью голову и с некоторой, пожалуй, неприязнью посмотрела на старшую сестру, к которой никогда до того дня особенного интереса вообще не проявляла.
– Она не полоумная, – сказала Настенька. – Она правду говорит.
– Что же тебе сказала?
Каждый раз, когда Настя вступала в осознанный диалог, мать начинала предвкушать чудо: а что, если сложносочиненная стратегия психиатра наконец сработала и дочь станет нормальным ребенком?
Но Настя снова ушла в себя. Да еще и раскачиваться на стуле начала, и повторяла снова и снова:
– Остров Смертушкин… Вот что она мне сказала. Остров Смертушкин… Остров Смертушкин…
* * *
Поставив ногу на мраморную раковину, Лариса медленно, почти с жреческим поклонением к собственному телу втерла в кожу пригоршню тающего кокосового масла. Запотевшее зеркало отражало ее – пеннорожденную, золотящуюся загаром, такую свободную и расслабленную. Белый шелковый халат распахнут, влажные волосы небрежно заколоты на макушке.
Лариса упивалась собственной красотой, хотя в последние годы к радости этого случайно сорванного джекпота прибавилась нарастающая тревога осознания времени. Как будто у обочины дороги, еще каких-то пять лет назад казавшейся ей бесконечной, начали попадаться мрачные продавцы настенных механических часов. Сутулые, бледные, со стертыми лицами, они преграждали Ларисе путь, постукивали костяными пальцами по циферблатам. Лариса старалась на них не смотреть. Но даже просто знать об их существовании было горько.
Ей перевалило слегка за сорок, и она была всё еще хороша собой – по-честному, без унизительных оговорок о следах былой красоты. Эгоизм и гений беспечного порхания омолаживают лучше ножа пластического хирурга.
Зиму Лариса встретила в самоощущении раненой волчицы. Тихий курорт на краю земли должен был стать берлогой, где она собиралась месяц, а то и больше, зализывать раны. Размеренная ленивая текучая жизнь тропиков, соки из неведомых фруктов, тихие массажистки с крошечными сильными пальцами и бескрайний синий океан.
Свое состояние Лариса не драматизировала – и даже наоборот, скорее отрицала. Ведь слезы старят, а разбитые сердца уместны только у тех, чья молодость мешает укрощать гормональные шторма. Лариса и в молодости не была особенно горячей – никаких «в омут с головою». Даже ее страсть всегда была продуманной. Не растворяющее кислотное озеро, а просто часть многоходовки, которую она талантливо разыгрывала с тех пор, когда поняла, как сочетание ее красивых черт и беззаботного характера действует на большинство мужчин.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
