— Вы знаете, кто она? — прошептала гостья на ухо собеседнику. И, указав на дом напротив, продолжила: — Это сестра Колина, начальника приморского отдела ГПУ А еще, вам известно, отчего умер ваш предшественник? Этого не знает никто. Он скончался всего за несколько часов, однако, следует заметить, что консул ничем не болел.
Должно быть, Адил-бей стал необыкновенно бледным, потому что женщина рассмеялась, а затем дружеским жестом положила ему на плечи обе руки.
— Вы привыкнете, вот увидите! Но надо внимательно следить за всем, что вы делаете, о чем говорите.
В квартире раздался пронзительный звонок, и этот звук был незнаком Адил-бею. Открылась дверь. Соня спешила к телефонному аппарату.
— Возьмите трубку, — велела консулу госпожа Амар.
Мужчина снял телефонную трубку, с трудом пытаясь понять, чего от него хотят. Обе женщины застыли рядом.
— Они говорят по-русски, — вздохнул он, вытягивая руку с трубкой. Госпожа Амар оказалась проворнее. Она сказала несколько слов на русском, а Соня отступила на шаг.
— Сейчас вас соединят с консульством в Тбилиси. Вот, держите! Теперь с вами будут говорить на турецком…
Адил-бей схватил приемное устройство и с детской радостью закричал на родном языке:
— Алло!.. Я слушаю… Это консул Турции?..
Слышимость была отвратительной. Далекий голос прерывался невероятным треском. Наконец Адил-бей уловил:
— Алло… Мы сочли необходимым на всякий случай уведомить вас, что по прибытии в Тбилиси Фикрет-эфенди был арестован…
— Алло!.. Что вы говорите?.. Я хочу знать…
Но на том конце уже повесили трубку, аппарат вновь вещал на русском языке.
Адил-бей неуверенно повернулся к обеим женщинам. Соня смотрела на него с полнейшим равнодушием, как примерный секретарь, ожидающий распоряжений. Персиянка сверлила консула взглядом, как будто хотела сказать: «Помните, о чем я вам говорила, выставите ее из комнаты!»
— Вы можете идти, — вздохнул Адил-бей. — Ничего особенного.
— Вы будете яичницу?
— Если вас не затруднит.
Они подождали, пока дверь на кухню снова закроется.
— Я ничего не понимаю, — вздохнул мужчина. — Из Тбилиси мне сообщили, что Фикрет арестован.
Персиянка с хрустом сжала пальцы.
— Я хотел разузнать детали, но на том конце провода уже отключились. Что я могу сделать?
Госпожа Амар выглядела более взволнованной, чем ее собеседник. Сначала она схватила телефонную трубку, затем передумала и положила ее на место.
— Вы не думаете, что официальное обращение к властям…
— Не надо никаких обращений к властям, — сухо бросила персиянка.
Она больше не смотрела на своего нового знакомого. Женщина лихорадочно размышляла, и черты ее лица ожесточились, отчего оно стало почти некрасивым.
— А вы не знаете, они захватили его багаж?
— Они мне ничего не сказали. Они даже меня не слушали.
— Черт возьми!
— Почему «черт возьми»?
— Да так. Когда я думаю о том, что мы доверили ему три великолепных серебряных самовара!..
Адил-бей понимал все меньше и меньше.
— Да не смотрите вы так на меня! — Женщина потеряла терпение. — Да, три самовара! Иногда их еще удается найти, спрятанные у крестьян, их можно обменять на краюху хлеба, вы должны понимать — мука сейчас на вес золота. А этот чертов Фикрет взялся переправить самовары в Персию. Мне необходимо предупредить мужа.
Она принялась искать шляпку, затем вспомнила, что оставила ее в комнате, а там заметила чемоданы, которые начала разбирать. И тотчас ее настроение изменилось, казалось, персиянка забыла о своих заботах, она протянула обе руки и взяла в свои ладони пальцы Адил-бея.
— Вы на меня не сердитесь?
— За что?
— За то, что я оставляю вас таким вот образом. Я уверена, что мы станем друзьями, очень добрыми друзьями…
Ее нервные руки продолжали сжимать ладони мужчины, и это пожатие становилось все более настойчивым.
— Вы хотите, чтобы мы стали друзьями?
Он ответил «да», потому что не мог сказать ничего другого, и в этот момент губы персиянки коснулись его губ.
— Тише!.. Не провожайте меня…
С низко опущенной головой Адил-бей вышел на кухню, где раздавалось шипение яиц на сковороде. Соня уже надела шляпку, сумка в руке.
— Все необходимое вы найдете в шкафу. Я хочу лишь отметить, что в доме не осталось ни скатертей, ни полотенец, ни простыней.
— А прежде они были?
— Разумеется.
— И кому они принадлежали?
— Я не знаю. Но вы сможете купить все это в Торгсине. Я же собираюсь пойти пообедать. В котором часу я должна вернуться?
Откуда он мог знать?
— А в котором часу вы возвращаетесь обычно?
— В три часа дня.
Он старался не смотреть ей в глаза, но бросал косые взгляды на девушку.
— Сколько вам лет?
— Двадцать.
— Вы местная?
— Я приехала из Москвы.
— А где вы выучили турецкий язык?
Она ответила с подкупающей простотой:
— До революции мой отец служил привратником в посольстве Турции. Ваша яичница сейчас сгорит. Мне пора идти.
Этот обед напомнил ему о войне, хотя в доме царила совсем не военная атмосфера. Он сидел в полном одиночестве за маленьким столиком из светлого дерева, ел яичницу прямо со сковороды, открыл банку тунца и выпил бутылку пива.
Он не хотел есть. Он ел просто потому, что это было необходимо, и так как его взгляд бесцельно блуждал по комнате, время от времени он задерживался на окне напротив, которое так и осталось закрытым. За муслиновыми шторами можно было различить лишь смутную тень, возможно, две.
Улица вновь стала пустынной. Наступило самое жаркое время дня. Адил-бею хотелось бы уснуть или сделать хоть что-то, неважно что, но он даже не стал убирать со стола, а так и остался сидеть, облокотившись на стол и положив голову на руки.
3
Адил-бей и Соня пробрались мимо десятков людей, которые толпились вдоль лестницы, пересекли несколько комнат, так же набитых народом, и, не обращая внимания на эту безликую толпу, толкнули дверь в конце коридора.
Они уже третий раз приходили вместе в управление по делам иностранцев. Как и раньше, консул нес черный кожаный портфель, который его секретарша забирала во время работы.
У Адил-бея уже выработались свои привычки. Он протянул руку мужчине с бритым черепом, в русской рубахе, который сидел за столом, заваленным документами, затем отвесил поклон женщине, занимавшей другой стол.
