Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
«В Америке много Ламбертонов», — говорит Линч; в нескольких из них прошло его детство. Из-за работы Дональда семья Линчей исколесила весь лесопромышленный северо-запад страны, из одного лесопильного городка в другой, всегда на краю темного густого леса; во время рабочих экспедиций Дэвид ездил на пикапе с отцом. В интервью 1987 года Линч вспоминает: «Я много времени провел, разжигая костры в лесах» (подростком Линч был арестован из-за своих пироманских наклонностей, когда они с друзьями бросили самодельную бомбу в школьный бассейн в Бойсе). Дональд работал с больными и попорченными насекомыми деревьями, что, возможно, объясняет детский интерес его сына к текстурам органики, к циклу жизни и процессу разложения: Линч стал включать мертвых жуков в свои картины уже в старших классах школы.
В рассказах о своем детстве Линч несколько раз с вариациями говорит примерно следующее (по образам и настроению идеально совпадающее с первой сценой «Синего бархата»): «Там были красивые старые дома, молочник, игры в крепости, много-много друзей. Это был мир мечты, все эти парящие самолеты, голубые небеса, зеленая трава, вишневые деревья — „средняя“ Америка такая, какой она должна была быть». Но было одно вишневое дерево во дворе Линчей в Спокане, из которого «сочилась смола, то черная, то желтая, и по этой вязкой смоле по всему дереву ползали миллионы красных муравьев. Так что, понимаете, есть этот волшебный мир, а как глянешь поближе, все в красных муравьях». В другом месте он пересказывает этот детский опыт в явно кинематографических терминах: «Я видел жизнь в одном идеальном кадре крупного плана: например, когда слюна перемешана с кровью, или в общих планах мирной обстановки».
Первый фильм на своей памяти Линч посмотрел с родителями в кинотеатре на открытом воздухе для автомобилистов: это была картина «Дождись, когда солнце взойдет, Нелли» 1952 года — снятая Генри Кингом[13] в формате «Техниколор» ода добропорядочному миру маленького городка. Один кадр из этого фильма, как Линч не раз говорил, произвел на него неизгладимое впечатление: пуговица, застрявшая в горле у девушки; возможно, именно этот образ стоит за пищеварительной травмой в «Шестерых тошнит» и за удушающими судорогами, которые настигают девушку главного героя и ее маму в «Голове-ластике». В Бойсе Линчи жили на улице, на которой находился кинотеатр «Виста» (Джеффри в «Синем бархате» находит ухо в поле «там, за Вистой»), где он смотрел страшилки о монстрах и подростковые романтические фильмы Делмера Дэйвса.
Семейный быт Линчей был нормальнее некуда: Дональд и Санни были религиозными пресвитерианцами, не пили и не курили, а Дэвид, если забыть об эпизоде с бомбой, был популярным парнем, который без труда приноравливался к постоянным переездам семьи. Но, во многом подобно Джеффри из «Синего бархата», Линч понимал, а может, надеялся, что жизнь не исчерпывается его опытом образцового американского существования. «Я еще ребенком это знал, но не мог найти доказательств, — говорит он своему собеседнику в книге „Интервью: Беседы с Крисом Родли“. — Я просто это чувствовал. Есть благость в голубых небесах и в цветах, но и другая сила — дикая боль и разложение — тоже сопровождает все». Другому интервьюеру он говорил, что «видел только улыбки», но называл их «странными улыбками», «улыбками из мира, каким он мог бы или должен быть». Он вспоминает, что хотел тогда, чтобы его родители, которые никогда не ругались, хоть раз затеяли ссору.
Воспоминания Линча о детстве — всегда выдержанные в гиперреализме пленки «Кодахром», как в прологе «Синего бархата», внешне идеальные, но с затаенной тревогой — приводят на ум слова из «Шоссе в никуда». «Мне нравится помнить события по-своему, — говорит герой Билла Пуллмана, объясняя, почему ненавидит камеры-регистраторы, — так, как я их запомнил. Не обязательно так, как оно было на самом деле». Когда в 1980-е годы Линчу по телевизору попался тот фильм Генри Кинга, он переключил канал, чтобы не найти в нем ненароком чего-нибудь, что противоречило бы его воспоминаниям.
Не будучи ни спортсменом, ни ботаном, подростком Дэвид плавал, играл в бейсбол и, чтобы угодить отцу, записался в бойскауты. В форме скаута-орла на свое пятнадцатилетие он помогал рассаживать высокопоставленных гостей на трибунах за Белым домом во время инаугурации Джона Ф. Кеннеди. Он любит рассказывать, как видел Эйзенхауэра и Кеннеди, ехавших в лимузине, вслед за которым ехали Линдон Джонсон и Ричард Никсон: четыре сменивших друг друга президента США в одном кадре. В старших классах в Александрии, уже став фискальным консерватором, он избирался на пост казначея класса под девизом «Экономь с Дэйвом» (и проиграл). Их с его девушкой признали самой милой парой школы и запечатлели для школьного альбома на велосипеде-тандеме. Но сам он признает, что был пугливым юношей с проявлениями агорафобии: «Я был немного склонен к этой болезни, когда боишься выходить из дома», — говорил он в интервью 1992 года. В какой-то момент, будучи подростком, Линч завел привычку застегивать рубашку на все пуговицы и носить два, а иногда и три галстука: защитный механизм, замаскированный под эксцентричный ход модника. «Если мне на ключицы дует ветер, я чувствую себя странно, — сказал он однажды. — Я очень уязвим, и мне приятнее, когда моя шея закрыта».
Линч помнит «Дождись, когда солнце взойдет, Нелли» из-за сцены удушья, притом что этот фильм — «приторно-сентиментальное посвящение… сомнительным радостям жизни в маленьком американском городке», по мнению критиков «Нью-Йорк таймс», — тоже соединяет в себе контрасты линчевской Америки. Молодой муж привозит жену, столичную штучку, в городишко, где открывает мужскую парикмахерскую (один из ключевых институтов, изображенных в «Славном времени на нашей улице»); посередине фильма она уезжает в Чикаго, и ее там быстренько убивают.
Это Санни Линч, уроженка Нью-Йорка, познакомила сына со злым серым городом. В лесах своего детства Линч часами наблюдал за смолой и насекомыми на больных деревьях, словно смотрел телевизор. В гостях у дедушки с бабушкой по маминой линии в Бруклине он осознал, что в городе — свой вид разложения. Линч называл города местами, где «все рушится быстрее, чем можно это отчистить, построить или исправить». Посещение нью-йоркского метро он переживал как Дантов ад: «Я чувствовал, что по-настоящему спускаюсь в преисподнюю… Это был полный ужас перед неизвестным: ветер от этих поездов, звуки, запахи и другой свет и атмосфера — это был очень своеобразный и травматичный опыт». Как увидел юный Дэвид, странная атмосфера города порождала странное поведение: его дедушка владел многоквартирным домом в Парк-Слоуп, в котором не было кухонь, и Линч помнит, как увидел, что один из жильцов жарит яичницу на утюге («Это меня по-настоящему встревожило»).
Во все еще впечатлительном возрасте девятнадцати лет Дэвид Линч переехал в Филадельфию — эпицентр урбанистической деградации того времени, город, который он будет вспоминать как настоящую Гоморру: «Очень нездоровое, извращенное, жестокое, наполненное страхом, упадочное, разлагающееся место».
4
Индустриальный город
По окончании школы Линч был уверен, что станет художником, и поступил в школу Музея изящных искусств в Бостоне. И он, и его лучший друг Джек Фиск, который выбрал колледж Купер Юнион в Нью-Йорке, были разочарованы первым годом учебы, поэтому в 1965 году они отправились в Европу, где, как им казалось, было больше возможностей для «жизни в искусстве»; как минимум, у них была перспектива учебы у австрийского экспрессиониста Оскара Кокошки (с которым Линч наладил связь через бостонскую школу). «Мы были мечтателями», — сказал мне Фиск в интервью 2007 года. Но реальность не совпала с их ожиданиями. Когда они приехали, Кокошки не было в Зальцбурге. Растерявшись, в Париже они спорили о том, поехать ли в Португалию (как хотел Фиск) или в Грецию (как хотел Линч, потому что девушка, которая ему нравилась, навещала там родственников). Они бросили монетку, Линч выиграл. Трехдневная поездка в Афины на «Восточном экспрессе» принесла еще одно разочарование: потенциальная возлюбленная Линча вернулась в США. Не было ни романтического стимула, ни художественного, деньги кончались (отчасти из-за страсти Линча к импортным «Мальборо», дороговатой привычке при походном бюджете, — но их хватило на все две недели в Европе до отлета домой).
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 47
