Они оба рассмеялись.
Аспазия была права; Джерри никогда напрасно не тревожился. Он воспринимал жизнь такой, какова она есть в данный момент, и старался наилучшим способом использовать положение, в котором оказывался.
Аспазия хотела бы так же относиться к жизни, но подобно своей матушке, она о многом беспокоилась, особенно в последнее время, когда стали кончаться деньги, на которые они жили и которые они платили за учебу Джерри в Оксфорде.
Аспазия знала, что в другое время, если бы у нее не было таких тревожных предчувствий, она радовалась бы прогулке по незнакомому лесу, в котором солнце, льющееся между соснами, падало на поросшую мхом землю, образуя на ней прекрасный золотой узор.
Она ехала по узкой извилистой тропинке между деревьями, пока внезапно лес не кончился и перед нею не явился Гримстоун-хауз.
Она никогда не видела его раньше. По описаниям тех, кто видел его, она составила о доме какое-то представление, но он оказался значительно более величественным и внушительным, чем она ожидала.
Дом был очень старым, возведенный предками герцогини задолго до того, как они стали герцогами. Каждое следующее поколение дополняло и достраивало его.
Перед Аспазией расстилались зеленые парки и виднелись стада пятнистых оленей. Усадьба казалась девушке видением из ее снов.
Она медленно двинулась к ней, думая о том, что, живя в таком прекрасном месте, невозможно быть порочным и злобным, и пытаясь убедить себя, что страшные и ужасные истории о герцогине ни на чем не основаны, Аспазия была уверена, что жестокости, совершавшиеся в поместье от имени герцогини, происходили без ее ведома и что ответственность за них несет ее агент, человек по имени Боллард.
Она выехала на главную подъездную дорогу, прорезавшую весь парк и ведущую прямо к дому, и, проезжая по ней, ощущала, как колотится ее сердце. Она понимала, что их будущее полностью зависит от результатов ее визита к герцогине.
«Может быть, она не захочет принять меня», — подумала она.
Аспазия вдруг почувствовала себя бессильной сделать что-либо и стала молиться Богу, думая, что ее дядя тоже молился бы, если бы знал о ее намерении.
Затем она обратилась к своей матушке.
«Помоги мне, мама! Помоги мне! — повторяла она про себя. — Где бы ты сейчас ни была, я знаю, что ты любишь Джерри и меня. В этот момент мы отчаянно нуждаемся в твоей помощи».
Она все еще молилась, когда подъехала к парадному входу, к которому вел ряд массивных ступеней из серого камня. Аспазия продолжала сидеть, беспомощно оглядываясь, не зная, где ей следует оставить лошадь и как подняться к двери.
В этот момент показался грум, выбежавший из бокового флигеля, и, когда он подбежал к ее лошади, она улыбнулась ему и сказала:
— Благодарю вас, но не подождете ли вы немного, прежде чем отвести мою лошадь в конюшню? Мне не назначали Встречи, и, быть может, ее светлость не примет меня.
Грум был очень молод и, взглянув с восхищением на Аспазию, он поднес руку ко лбу:
— Я подожду, мэм.
Она соскользнула с седла на землю и пошла вверх по ступеням, но не успела найти колокольчик или сигнальный молоток, как дверь открылась.
Она сразу же увидела трех лакеев, дежуривших в огромном холле с мраморным полом, ионическими колоннами и изысканными картинами на стенах.
Аспазия шагнула вперед, не зная, обратиться ли ей к лакеям, когда в холле появился пожилой дворецкий и направился к ней.
— Доброе утро, мадам, — сказал он голосом полным уважения, в котором слышался, однако, вопрос.
— Если возможно, — начала Аспазия с похвальным спокойствием, — я хотела бы видеть ее светлость герцогиню.
— Ее светлость ожидает вас, мадам?
— Нет, но не сообщите ли вы ее светлости о чрезвычайной важности моего визита.
— Если вы пройдете сюда, мадам, — пригласил дворецкий, — я осведомлюсь, сможет ли ее светлость принять вас.
Он пошел вперед, и Аспазия последовала за ним через холл. В конце просторного холла он открыл дверь, проведя девушку в комнату, которая, по ее мнению, была передней.
Она показалась ей огромной, но она подумала, что главные комнаты в доме, очевидно, еще больше.
— Могу я узнать ваше имя, мадам? — спросил дворецкий.
— Мисс Аспазия Стэнтон.
Он поклонился и вышел из комнаты, и Аспазия осталась стоять.
Она никогда еще не видела столь внушительного убранства и таких великолепных картин. Она с интересом разглядывала их, угадывая многих художников, знакомых ей по урокам искусства, которые устраивала для нее когда-то матушка, говоря Аспазии, что каждый образованный человек должен обладать познаниями в этой области.
— Я никогда не увижу эти прекрасные картины сама, — сказала однажды Аспазия, — но по крайней мере я смогу мечтать о них и представлять себе, как они выглядят.
— Никто не в силах помешать нам мечтать, — ответила ее матушка. Ее губы улыбались, а в глазах таилась невысказанная боль, которую Аспазия хорошо понимала.
Она думала, что обязательно расскажет Джерри о подлинном Рубенсе.
На другой стене комнаты она увидела Пуссена и поняла, что не сможет объяснить истинной красоты его картины, поскольку невозможно вообразить то, что необходимо видеть самому.
Она успела рассмотреть еще лишь две картины, когда дверь открылась и вошел дворецкий.
На какой-то момент Аспазии показалось, что сердце ее перестало биться.
Если бы он сказал, что герцогиня не примет ее, ей осталось бы только отправиться обратно.
— Пройдите, пожалуйста, сюда, мисс, — пригласил он. — Ее светлость уделит вам несколько минут своего времени, но вы должны понимать, что вам очень повезло удостоиться аудиенции без предварительной просьбы.
— Да, конечно, я очень благодарна, — робко произнесла Аспазия.
Она догадалась, что дворецкий повторил сказанную ему фразу, но девушка была слишком благодарна, чтобы придавать этому значение.
По крайней мере она получила возможность все изложить герцогине. Теперь необходимо сосредоточиться на дяде и на том, что означает для него увольнение из прихода.
Дворецкий повел ее по широкому коридору, который также был увешан великолепными картинами и в котором стояла шикарная мебель, очевидно, французская, изготовленная еще при Людовике XIV.
Перед ними оказалась другая дверь, где дежурили два лакея. Когда они распахнули ее, дворецкий провозгласил голосом, прозвучавшим, как звук трубных фанфар:
— Мисс Аспазия Стэнтон, ваша светлость!
Аспазия была столь взволнована, что в какой-то момент, казалось, все поплыло у нее перед глазами.
Лишь спустя мгновение она разглядела, что находится в большой комнате и солнце вливается в высокие, чуть не до потолка, окна с косыми ромбическими переплетами рам.
