Он взглянул на часы. На свидание с Флер он уже опоздал на полчаса. Она, наверное, ждет его, волнуется, поскольку он не сообщил ей, что задерживается. Обычно в таких случаях он посылал Флер записку на имя ее служанки. По заверениям Флер, Джоана — так звали служанку — была единственным человеком, посвященным в их отношения. И теперь маркизу было невыносимо думать, что Джоана делилась любовными похождениями своей хозяйки с камердинером Пэрсвила и они вдвоем злословили на их счет. Без сомнения, она была такой же лживой и лицемерной, как и ее госпожа.
— Будь они прокляты! — невольно выругался маркиз. «Интересно, что с герцогом? Жив ли он? И сообщит ли ему Флер, в случае смерти герцога Дорсетского, о разрыве помолвки?»
У него опять заныло сердце. Услужливое воображение рисовало картины ее страстных свиданий с Сэттингтоном. Неужели и с ним она целовалась с тем же самозабвением, шептала те же нежные слова любви, которые не раз говорила маркизу? И так же трепетала и замирала в его объятиях?
«Будь она проклята! Неужели мысли о ней и ее вероломстве будут преследовать меня до конца жизни? Нет, решительно, теперь я не поверю ни одной женщине! Никогда и ни за что!»
Какой же он глупец! Как он мог забыть о своем положении в обществе! Ведь мечтой многих женщин было стать маркизой Маунтигл. Украсить свою голову фамильной диадемой этого старинного и почтенного рода, блистать на официальных приемах, на открытии парламентских сессий в королевском дворце. В свое время он представлял себе, как его жена будет украшать вечера и балы, как когда-то его мать. Во время балов он всегда, будучи ребенком, любовался ею с хоров. В бриллиантовой диадеме и колье, она казалась прекрасной, как фея из сказки. Мальчик взирал на нее с восхищением и восторгом. Перед сном она заходила в детскую поцеловать сына.
— Мамочка, у нас сегодня очень-очень большой бал? — спросил он как-то раз.
— Да, милый, — ответила мать, нежно целуя его, — среди приглашенных гостей иностранные король и королева и премьер-министр Великобритании.
— Мне хотелось бы сидеть с тобой за одним столом, — сказал мальчик.
Мать нежно обняла его:
— Настанет день, мой дорогой, и ты будешь сидеть на папином месте, а на моем — твоя жена. Я надеюсь, она будет красивой и будет очень любить тебя!
— Она никогда не будет такой красивой, как ты, мамочка! — преданно произнес ребенок.
Мать весело рассмеялась:
— Надеюсь, она будет гораздо красивее меня и будет любить тебя так же сильно и нежно, как я!
Она поцеловала его и ушла, а он долго лежал без сна.
«Нет, — подумал он теперь, — маминым надеждам не суждено оправдаться». Женщины хотят выйти за него замуж только потому, что он сидит на месте отца. А они хотят занять место матери, мечтают, чтобы их голову украшала ее диадема.
— Нет, я никогда не женюсь! — поклялся он себе. Маркиз произнес последние слова вслух, словно бросая вызов не только Флер, но и всем остальным женщинам. При этом он прекрасно понимал, что рано или поздно придется жениться. Ведь ему нужен наследник, который станет следующим маркизом и продолжит семейные традиции. Он унаследует все его почетные обязанности и титулы. Когда теперешний вице-король Оксфорда отойдет от дел, он займет его место. Он уже сейчас камергер и личный адъютант принца-регента. Каждая маркиза Маунтигл становилась фрейлиной ее величества. Существовало еще с десяток различных должностей, которые автоматически переходили к нему, потому что он унаследовал титул отца. И конечно же, он тоже хотел, чтобы у него был сын. Но теперь сама мысль о женитьбе заставляла его содрогаться. При взгляде на любую женщину он будет вспоминать, как пыталась одурачить его Флер! И как она все время лгала, лгала, лгала ему!
Лакей, вернувшись с запиской от Чарльза, застал маркиза, шагающего взад-вперед по кабинету.
Чарльз писал, что приедет к нему около восьми вечера, поднялся наверх переодеться, где его ждал камердинер. Это опять же был потомственный слуга, который стал камердинером, как только маркиз закончил Итон. Вначале у него была мысль сделать камердинером денщика, который был вместе с ним в Португалии и во Франции. Но маркиз понял, что это вызовет огромное неудовольствие среди остальных слуг. Как можно чужака назначать на один из самых ответственных постов в доме? Поэтому маркиз вынужден был распрощаться со своим ординарцем и в знак благодарности определил ему пожизненную пенсию. Он также нашел ему место у одного из своих друзей, не обремененного таким огромным количеством слуг.
Теперешний камердинер Стортон отлично справлялся со своей работой, и маркиз всегда считал его преданным слугой. И вот теперь он спрашивал себя, а можно ли доверять Стортону? Возможно, он амурничает с камеристкой какой-нибудь великосветской дамы и судачит с ней о своем хозяине. Одна мысль об этом привела его в такое бешенство, что он разделся и принял ванну в ледяном молчании. Стортон смотрел на маркиза с недоумением. Он никак не мог понять, что так взволновало хозяина. Неожиданно маркизу пришла мысль, что, наверное, Стортон знал о Флер! И потому если он будет пребывать в дурном расположении духа, то скорее всего вызовет подозрение.
«О Боже мой! — сказал он себе. — Когда наступит конец моим мучениям? Смогу ли я когда-нибудь снова стать самим собой?»
Вспомнив, что Стортон еще ничего не знает о его предстоящем отъезде, он сказал, стараясь придать своему голосу как можно более безразличия:
— Ах да! Я забыл тебе сказать, Стортон. Я собираюсь на пару дней в деревню с лордом Чарльзом. Он собирается показать мне лошадей, которых намерен приобрести, но при этом нам бы хотелось сохранить инкогнито.
Стортон взглянул на него удивленно:
— Но почему, милорд?
— Лошадей продает какой-то простой человек, низкого происхождения, но достаточно сообразительный, когда речь заходит о деньгах и о том, чтобы повыгоднее продать. Стортон ухмыльнулся:
— Да, они все такие, милорд!
— Знаю, — согласился маркиз, — поэтому подбери мне что-нибудь из одежды, но ничего слишком заметного, ты понял?
— Да, милорд. И когда ваша светлость уезжает?
— Около семи утра завтра. Зайди ко мне часом раньше. Лорд Чарльз заедет за мной, и, разумеется, ты со мной не поедешь.
— Очень жаль, милорд.
— Думаю, у тебя есть чем заняться в мое отсутствие, — заметил маркиз.
По самодовольной улыбке Стортона он понял, что у камердинера наверняка есть какая-нибудь подружка. Ему хотелось спросить, не камеристка ли она и у кого служит, но потом он передумал, справедливо решив, что такие вопросы вызовут излишние подозрения.
— Сложи вещи сегодня вечером, — сказал он, кончая одеваться, — но, конечно, не в мой кожаный чемодан. Я не возьму ничего из вещей со своим гербом.
— Я прослежу за этим, милорд. Вам, наверное, понадобятся вещи для верховой езды?
— Да, конечно! И поскольку, я думаю, нам придется ездить в любую погоду, то положи мой дорожный плащ, тот, который похуже.
