— Здравствуй, — сказала Марина, не останавливаясь.
— Подожди! Ты что, не хочешь разговаривать? — Кларисса бросила журнал. — Только потому, что твои отец пригласил нас погостить, а я понравилась вашей Рахили Исаковне, ты… — Она говорила быстро и с обидой, хотя ей хотелось, чтобы в голосе звучало высокомерие.
Взгляд Марины невольно смягчился, она присела рядом на кресло, но заговорила против воли не доброжелательно, а насмешливо:
— Подружиться захотела? Так никто из моих друзей не путается под ногами у Рахили и не виляет перед ней хвостом.
— Вот ты всегда так о ней. Это неосторожно, — заметила Кларисса. — От этой карги зависят наши аттестаты, а значит, наше будущее. А что касается твоих друзей… Не думай, ради бога, что я вам навязываюсь. Мне плевать на книжки и стихи. К тому же черненькая Жанна так меня ненавидит. А те двое ребят… Они ведь влюблены в тебя оба? И ты обоим пудришь мозги? И балбесу Фольцу заодно? А кто кладет тебе белые цветы на подоконник?
— Ну, хватит! — Марина резко встала. — Отлично мы поладили. Много общего нашли. Давай хотя бы жить, не мешая друг другу.
— Не выйдет, — зевнула Кларисса.
Глава 14Рафаэль, загородившись учебником и склонив черные локоны до самой парты, отчаянно зевает. Кажется, со вчерашнего дня все сговорились портить ему настроение и весьма преуспели в этом.
Даже мама своей заботливостью умудрилась вывести его из себя.
— Золотце мое, что ты опять такой вялый? Может быть, ты заболел? Дай я потрогаю лобик… А может быть, ты влюбился? Почему ты не поделишься со мной?.. А что ты все пишешь, пишешь? Стихи, да? Отчего ты не хочешь показать их маме? Ты не доверяешь мне, да?
От подобных разговоров Рафаэль действительно делался больным и ощущал, как поднимается температура. С тоскливым раздражением терпел он эту пытку и под конец убегал, зажав уши, в другую комнату. Но занудливый зудящий голосок находил его и там.
Отец редко бывал дома и редко вмешивался в процесс воспитания, но уж если вмешивался, то все вокруг дрожало и звенело. Энергичный, подтянутый, он считался лучшим музыкантом в городе, и действительно был блестящим музыкантом. Быстрый взлет и постоянный успех в здешнем маленьком мире искусства давали ему основание презирать неудачников и слабохарактерных людей, а княжеская фамилия была еще одним поводом для превосходства. На сына он тоже смотрел сверху вниз, оценивая его и признавая его никчемность. Редкие моменты общения не имели ничего общего с задушевной беседой. Это были гневные монологи с одной стороны и молчание — с другой.
— Вяленая вобла! Ну что ты спишь на ходу! Ты думаешь о своей судьбе? Чем ты занят?
Красивые глаза Рафаэля наполнялись тоской. Он ждал конца, понимая бесполезность любых своих слов и объяснений.
— О какой еще любви толкует мать? Это что, последний анекдот, что ли? Чего скривился? — Жене: — Ты о дочери Медведева? — Сыну: — Да зачем ты ей нужен! Проснись же, черт тебя возьми! Ты мой сын или пресноводная рыба?
Он говорил резко, но не с целью принизить Рафаэля, а, наоборот, чтобы расшевелить его. И добивался обратных результатов…
— Что ты за лентяй! Уже неделю не подходишь к инструменту, скоро разучишься играть. Разве мы с матерью не приучали тебя работать? Не говорили, что работа в жизни — это все? Мало иметь талант — надо оттачивать его по десять часов в сутки! Дальше прописные истины читать?
Рафаэль осознавал свою никчемность.
— Чем ты занят? Слоняешься по комнатам с кислой миной и кропаешь какие-то стишки. Их нигде не печатают, а ты все кропаешь и кропаешь! Ну-ка, покажи их мне, я определю им ценность в копейках. Слышишь, немедленно показывай! Показывай, кому говорят!
Тут начинался скандал с погоней, с криками, с истерическими просьбами матери оставить мальчика в покое… После таких сцен Рафаэль хандрил еще больше. Если шуточки друзей от него отскакивали, то гневные речи князя Мдивани действовали уничтожающе. И правда, к музыке у него прежнего влечения нет, стихи, которые он тайком послал в журнал, с обидной репликой вернули, у Марины какие-то семейные непонятности, ей не до него…
Рафаэлю становилось неприятно собственное брюзжание. По правде сказать, разве кто-нибудь выслушивает его больше Марины? А когда ему вернули стихи с обидной рецензией, она прибежала с журналом «Cool» — там начинался литературный конкурс — и заявила, что он должен попробовать себя в прозе. Надо было придумать продолжение к готовому началу: парень из туристского лагеря заплутал в горах, наткнулся на пещеру, а там… А что там — они вдвоем сочиняли, расположившись прямо на ковре в Марининой комнате, исписали целую тетрадку в клеточку, пришлось заказным письмом посылать. И получалось весело, и шло все как по маслу: один начинает фразу, второй заканчивает с приколом или вывертом, а проверяли на Павлике — правда, поделившись с ним фантой. Короче, здорово было — уж не известно, как этим, из «Collʼа», покажется…
…Мысли снова потекли в прежнем направлении. Урок литературы называется! Челюсть можно вывихнуть, зевая. Практикантка наконец-то закончила скучный разбор и выразительно, с подъемом читает саму поэму. Но ее вдохновение смешит Рафаэля, он не слушает, а скептически прислушивается краем уха. Непонятно, почему Марина так увлечена? И почему он не может воспринимать все так живо, как она? Наверное, потому их компания так удачно сложилась: его вялость разбавляется кипучей энергией Жанны, резкость Жанны смягчается спокойствием Артура, Рудик подбавляет огонька, а Марина объединяет их всех.
Окно открыто, и видно, как Физрыч на спортплощадке застыл, вытянув шею на их практикантку. А она читает все громче и тоже поглядывает за окно. Рафаэль фыркает и, наконец-то проснувшись, вдруг начинает писать. Все-таки и урок литературы может навеять вдохновение:
Однажды в студеную зимнюю пору Визжал и бежал поросенок под гору, За ним пуще ветра хозяйка летела — Она поросенка зарезать хотела. И он убит, и взят могилой — Наш поросенок, розовый и милый. Недолго он гулял по белу свету, Но превратился с честью он в котлету.
Предвкушая, как Марина, а потом и все остальные будут это читать, Рафаэль повернулся к сидящей сзади Клариссе и сунул ей бумажку:
