Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
— Извини, капитан Блад[6].
Тогда-то в Сангре и зародилось неприязненное чувство к этому добродушному синеглазому калмыку. Нет, Петр по натуре не был завистливым и не рвался заполучить на свою голову все лавровые венки — хватало заслуженной славы покорителя женских сердец и прозвища Дон Жуан Одесский, вскоре сокращенной до короткого Дон. И когда в Академии в первый год учебы организовали официальные соревнования, он, оказавшись с Уланом в одной весовой категории и честно сознавая, что тягаться с ним на равных не выйдет (оказывается, тот служил не просто в десанте, но в разведроте), вовсе отказался от участия в них. И все бы ничего, но по ушам больно резанула ироничная фраза, походя брошенная кем-то из курсантов: «Буланова боишься?» И неприязнь к сокурснику усилилась.
В свое время Петр получил хорошую выучку у бабы Фаи и за словом никогда в карман не лез, но его шутки в основном можно было отнести к разряду юмора, а не сатиры, то бишь были они добродушные и беззлобные. Однако тут в Доне что-то переключилось и его подколки в адрес Улана оказывались в большинстве своем достаточно злыми. Его папу с мамой он не затрагивал, недостатков внешности не касался, но в остальном хлестал беспощадно. А когда он подметил, что его подковырки Улану до одного места, ибо реакция парня на них заключалась в неизменной добродушной улыбке, Петр вовсе озлился и впервые в жизни преступил грань, начав проходиться по его национальности, каковую все время «путал».
Но «Сивка-Бурка», он же «длинный узбек», «потомок Чингисхана» и железного Тимура (отчество Улана было Тамерланович), лишь отшучивался, а порою пытался на полном серьезе пояснить шутнику кое-что из истории. От его деловитых пояснений Петр распалялся еще сильнее, неоднократно проходясь как по имени Улана, величая его то Гусаром, то Драгуном, то Кирасиром, а вскользь и по буддизму, благо, он вообще отрицал все религии — такое уж воспитание.
Но Улан и тут не выходил из себя, не психовал, а хладнокровно пояснял, что его имя ничего общего с армией не имеет, ибо на калмыцком языке означает «красный», а буддизм — самая древняя из мировых религий и по своим заповедям вообще весьма схожа с христианством, разве сам Христос отсутствует.
И надо ж такому случиться, что и на стажировку их отправили вместе. Петр чуть не взвыл, когда об этом узнал, но что делать…
Старому капитану, под чье начало их сунули, было не до молодых стажеров, поскольку дело, что он вел, грозило получить общероссийскую огласку: речь шла об очередном серийном маньяке, и капитан дневал и ночевал в своем кабинете. А куда деваться: на счету изувера было уже четыре жертвы, а день приезда курсантов совпал с обнаружением тела пятой.
— Они ищут, а мы его найдем, — упрямо выпалил Петр на третий день, когда капитан в очередной раз устало отмахнулся от них, поручив перебирать какие-то старые уголовные дела десятилетней давности. В ожидании возражений Петр зло уставился на «нехристя», листавшего здоровенный том какого-то замшелого уголовного дела. Однако их не последовало.
— Само собой, — невозмутимо кивнул тот, продолжая бережно переворачивать пожелтевшие страницы.
— Да брось ты этот талмуд, — возмутился Сангре. — От него нафталином за версту несет! У меня идея получше. Ну-ка сделай внимание, я буду говорить за серьезные вещи.
Улан послушно отложил толстенное уголовное дело, предварительно сделав закладку, и, сложив руки на коленях, безропотно уставился на Сангре, принявшегося излагать свою идею.
— Ну как? — торжествующе осведомился Петр, закончив свой расклад.
Улан почесал в затылке. Увы, но она лишь звучала изумительно, а по сути была настолько фантастической, что реализовать ее на практике нечего и думать. Даже в половинном объеме. И теперь ему предстояла сложнейшая задача: сказать правду, при этом не причинив напарнику смертельной обиды.
— А возражения принимаются? — осторожно осведомился он.
— Но по существу, — предупредил Сангре, — без личных нападок.
«Кто бы говорил», — невольно подумал Улан, но покладисто согласился:
— По существу. Во-первых, как мне кажется у тебя не предусмотрено…
Через пять минут приунывший Петр плюхнулся на старенький раздолбанный диванчик и угрюмо насупился. Было с чего: от его идеи остались одни ошметки. И не подкопаешься — звучало все логично. Но как оказалось, Улан не закончил, а всего-навсего сделал паузу.
— А теперь перейдем к хорошему, — мягко сказал он. — Ты знаешь, мне кажется, в твоем предложении имеется немало мудрого. Например, ты очень верно заметил про…
Спустя еще пять минут Сангре воспрял духом — оказывается, не все у него безнадежно плохо. А кроме того он, мгновенно подметив в уточнениях и дополнениях, внесенных Уланом, ряд недостатков, не без некоторого внутреннего злорадства указал на них. Тот не спорил, безропотно согласившись, но осведомился, как их поправить. Окончательно восторжествовав, капитан Блад принялся выкладывать собственные соображения. На сей раз возразил Улан, но тоже конструктивно, то есть внеся кое-какие коррективы. Словом, пошел, как принято говорить в таких случаях, мозговой штурм, а, с учетом молодости штурмующих, нес он в себе, помимо уймы шелухи и мусора, кое-что интересное.
Вот это интересное они вечером добросовестно изложили капитану. Тот, даже не дослушав их до половины, отмахнулся, сославшись на занятость и велев делать то, что им сказано. И тогда они решили самостоятельно осуществить свой план. Смелые, гласит пословица, города берут. Оказалось, что не только их, но и… Словом, им повезло.
Им, хотя сам Сангре глубоко в душе, скрепя сердце, самокритично признавал: везение это на самом деле на девяносто процентов, если не больше, заключалось в виртуозной работе со свидетелями. А работал с ними в основном Улан, и как блистательно работал! Поначалу Петр возмущался медлительностью своего напарника, напоминая, что коль на самом деле ни один из опрашиваемых не является непосредственным свидетелем преступления, то нечего с ними рассусоливать. Однако Улан оказался непреклонен, и сумел выудить из них столько информации, сколько не смог вытянуть ранее ни один опер или следователь. Разумеется, на 99 % она была бесполезной, но оставался один крохотный процент…
И постепенно неприязнь Петра к нехристю-сарацину начала перерождаться в совсем иное чувство — невольного уважения к нему.
— И как у тебя здорово получается, — невольно вырвалось у него однажды. Улан, смутившись, пояснил:
— На самом деле все очень просто: поначалу требуется не торопясь и не спеша выслушать человека, дать ему возможность поделиться с тобой наболевшими проблемами, а их у каждого навалом. Нужно-то ему всего ничего — капельку участия и крошку сочувствия, но за это внимание он проникнется к тебе самой горячей симпатией и в лепешку расшибется, но припомнит то, что может помочь в расследовании.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87