Итак, посетив Сан-Рокко, вы ощутили страхи, бытовавшие пять веков назад. Это, мой дорогой инспектор (позвольте мне вас так называть), и есть одно из чудес искусства.
6
21 января 1962 года.
Профессор Марко Дзампьеро спешно собирал вещи. Кое-как побросав одежду, книги и тетради с записями в большой кожаный чемодан, он надел пальто и быстро покинул гостиничный номер.
Выйдя на улицу, он направился к остановке вапоретто «Санта-Мария-дель-Джильо». Идти ему было трудно: отчасти из-за того, что сам он называл излишним жирком, но главным образом из-за тяжелого багажа. Только сев на кораблик, который должен был отвезти его на вокзал, Марко Дзампьеро смог перевести дух. Когда его дыхание почти вернулось к норме, он достал носовой платок и вытер лоб, на котором, несмотря на холод, окутавший Венецию в эти зимние сумерки, выступили большие капли пота.
Вапоретто отошел от причала. Проплывая по Большому каналу, профессор смотрел то на богато украшенные здания города, который он покидал, то на стрелки своих часов.
«А вот и дворец Юстиниана, значит, остановка Сан-Самуэле уже скоро, — пробормотал он. — Надо как можно скорее уехать из Венеции, именно так, уехать… Может, тогда я буду в меньшей опасности… Вот мы и под мостом Риальто… скоро я буду на вокзале».
Вытянув шею к носу кораблика, Марко Дзампьеро одной рукой крепко ухватился за поручень, а другой нервно прижимал к себе свернутое пальто.
«Вот Ка д'Оро[5]… еще одна остановка — и я на вокзале».
Профессор Дзампьеро встал возле выхода задолго до того, как вапоретто прибыл на конечную остановку.
«Дворец Кальбо, наконец-то приехал».
Крепко держа в руках вещи, Марко Дзампьеро стремительно вошел в здание вокзала. Осталось только найти поезд Венеция — Рим, отправляющийся в 18:45. Спешка, тревога и усилия, которые он прилагал, чтобы самому тащить тяжелый багаж, — от всего этого его дыхание сделалось похожим на дыхание затравленного зверя. В какое-то мгновение он остановился, поставил часть вещей на землю и освободившейся рукой слега ослабил узел галстука. Потом расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Вдалеке, в самом конце перрона, он увидел свой вагон. Дойдя до него и сделав последнее усилие, чтобы взобраться на подножку, Марко Дзампьеро очутился в пустом купе и повалился на обитое темной тканью сиденье. Бросив взгляд на часы, профессор снова вытер лицо и громко посетовал на поезд, который все не трогался, хотя пора было отправляться.
Только когда раздался долгий свисток, сопровождаемый металлическим скрежетом сдвинувшегося с места вагона, Марко Дзампьеро успокоился. Он приблизился к окну и с облегчением посмотрел на удаляющиеся фигуры людей, которые остались на перроне и махали рукой уезжавшим.
— Надеюсь, синьор, дым вам не помешает?
Голос, прозвучавший у него за спиной, заставил его вздрогнуть.
— Нет, вовсе нет, пожалуйста, синьор, курите, — ответил он человеку без багажа, который сел возле него с сигаретой во рту.
Едва устроившись, попутчик недолго вглядывался в лицо соседа, потом воскликнул:
— Какая удача, профессор Дзампьеро, вы, в этом поезде!
Профессор, все это время сидевший лицом к окну, резко повернулся и посмотрел на попутчика.
— Извините, синьор, вы, похоже, меня знаете, а вот я… ну да, постойте… конечно! Простите, что я сразу вас не узнал, понимаете, видеть вас здесь, в этом поезде, в непривычной обстановке…
— Умоляю вас, не извиняйтесь, какие пустяки.
Марко Дзампьеро не стремился продолжать разговор, он вежливо улыбнулся и отвернулся к окну. Немного помолчав, попутчик вновь обратился к нему:
— Так вы, значит, покидаете Венецию.
— Да… как видите, — явно смутившись, коротко ответил профессор.
— Простите мою назойливость, но я полагал, что вы проработаете в Скуоле Сан-Рокко до конца месяца, то есть еще дней десять.
— Нет… вернее, да, вы правы… Но понимаете, непредвиденные обстоятельства вынуждают меня срочно вернуться домой, в Рим… Моя бедная матушка больна… Пришлось ехать ближайшим поездом… Все случилось так внезапно…
— Весьма сожалею. Непременно передайте вашей матушке мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Непременно передам, благодарю вас.
В купе воцарилось молчание. Попутчик, однако, явно не собирался прекращать разговор.
— И все же я надеюсь, — вновь заговорил он, — что, несмотря на краткость пребывания в Венеции, вы вполне удовлетворены результатами вашей работы. В последние годы применение рентгенографии в живописи позволило сделать ряд волнующих открытий. Подумать только, с помощью рентгеновских лучей можно увидеть первоначальный вариант картины, как развивалась художественная мысль автора, его исправления. Да это просто чудо! Еще раз прошу прощения за назойливость, но вы так спешно уезжаете, что никто в Венеции ничего не узнал о ваших последних находках. Я не слишком вас обременю, если попрошу рассказать мне о них?
Марко Дзампьеро понял, что так легко ему не отделаться, и с сожалением оторвался от окна.
— Знаете, я наверняка вас разочарую, мне в общем-то нечего рассказывать.
— А я так уверен в обратном, ну не томите, профессор.
— Хорошо, хорошо, раз уж вы хотите, извольте. Приехав в Венецию, я перво-наперво исследовал небольшое полотно Джорджоне, оно хранится в Академии и называется «Гроза». Сколько чернил пролито по поводу этой картины, не так ли? Сколько людей ломали голову над тем, что же там делают эти два персонажа — солдат и обнаженная цыганка. И почему они расположены на таком расстоянии друг от друга? Может, мужчина там, чтобы защитить женщину? И почему она смотрит зрителю прямо в глаза? Так вот, как я уже говорил, в этом конкретном случае рентгенография не столько дает ответы на вопросы, сколько порождает новые. Вообразите, с помощью рентгеновских лучей я открыл, что художник первоначально хотел изобразить вторую обнаженную женскую фигуру, моющую ноги в ручье, но потом внезапно превратил эту найду в одетого солдата, которого вы видите на полотне сегодня. Две женщины в первом варианте картины — мужчина и женщина в окончательном! Вот все, что я могу сказать об этом произведении, так и не раскрывшем своих тайн!
— Все это интересно, в самом деле интересно, но скажите, что вы узнали о полотнах Тинторетто?
— Тинторетто? Да ничего… Ничего особенного…
Марко Дзампьеро вновь вытер лоб платком. Понимая, что попутчик хотел бы получить более конкретный ответ, он заплетающимся языком продолжал:
— Вам, наверное, было бы интересно узнать кое о каких моих открытиях. Дело в том, что в «Распятии» несколько персонажей были дописаны уже после того, как картина была закончена… А, например, в «Поклонении пастухов» изменен цвет складок одежды. Но уверяю вас, кроме этого, я действительно ничего интересного у Тинторетто не нашел.