За день мы очень устали. Нужно было так много увидеть самых разных вещей. Здесь были представлены все страны, демонстрирующие все лучшее, и самые знаменитые люди, вроде герцога Веллингтона. Но ничто не могло сравниться с нашей маленькой королевой, такой счастливой, такой человечной, но в то же время самой настоящей королевой. Я влюбилась в нее с первого момента, и именно воспоминания о ней были самыми значительным впечатлением этого дня.
Ни о чем другом, кроме выставки, дома, конечно, не говорили. Обсуждать ее можно было бесконечно. Тетя Амарилис сказала:
— Конечно, вы захотите еще раз посетить ее до возвращения в Корнуолл?
Моя мать согласилась с ней.
— А королева там будет? — спросила я.
— Это не удивило бы меня! — ответил дядя Питер. — Выставка задумана Альбертом, и поэтому в ее глазах она выглядит безупречно!
Из пушек стреляли в Гайд-Парке, — сказала я, — и стекла в павильоне не вылетели!
— Значит, ты помнила об этом? — улыбнулся дядя Питер.
— Ну да, ведь это было важно.
— Да, и несколько рискованно. Но разве я не говорил тебе, что иногда следует идти на риск.
И если ты будешь вести себя смело, то риск обернется в твою пользу.
В этот день мы поздно легли спать, и, как только моя голова коснулась подушки, я тут же провалилась в счастливые сны… В розовом платье, украшенном серебром, я торжественно ступала на королевский помост, и все приветствовали меня. Это был красивый сон.
* * *
Это случилось на следующий день.
Мы сидели за столом опять с Мэтью, который был здесь, по-видимому, постоянным посетителем. Мы продолжали обсуждать выставку и доедали последнее блюдо, когда послышался негромкий звук в дверь, и на пороге появился Джонсон, дворецкий.
Он вежливо прокашлялся и сказал:
— Сэр, вас желает видеть молодой джентльмен.
— Джентльмен? А не может ли он подождать, Джонсон?
— Он сказал, что дело очень важное, сэр. Он не представился?
— Он назвал себя мистером Бенедиктом Лэнсдоном, сэр.
В течение нескольких секунд дядя Питер сидел неподвижно. Наверное, это было трудно заметить, но я наблюдала за ним с близкого расстояния, и мне показалось, что он слегка обескуражен.
Он приподнялся со стула, а затем вновь сел.
— Хорошо, Джонсон, я встречусь с ним, но попроси его подождать.
Джонсон вышел, и дядя Питер взглянул на тетю Амарилис.
Кто это, Питер? Наше имя…
Возможно, это дальний родственник, о котором все позабыли. Я выясню… Простите, я должен выйти! Он вышел, а мы продолжали болтать.
— Любопытно, кто это такой? — спросил Мэтью. — Должно быть, кто-то из членов семьи? Это имя…
— Очень любопытно, — поддержала я. Мать улыбнулась мне, но ничего не сказала. Покончив с обедом, мы встали из-за стола.
Дядя Питер все еще находился в кабинете с посетителем.
Как же все-таки раздражает, когда ты молод, и от тебя что-то утаивают! Наверняка с Бенедиктом Лэнсдоном была связана какая-то страшная тайна — в этом я не сомневалась: мои родители говорили о нем приглушенными голосами, а тетя Амарилис выглядела несколько растерянной. Я слышала, как Мэтью сказал моему отцу, что надеется на то, что все обойдется.
Я задумалась, что бы это могло значить?
Прислушиваясь к разговорам, я постепенно начала понимать, что произошло.
Бенедикт оказался внуком дяди Питера! Он родился в Австралии семнадцать лет назад, а его отец был внебрачным сыном дяди Питера. Дядя Питер был женат только один раз, и его женой была тетя Амарилис, но это не помешало ему обзавестись сыном, о котором Амарилис до сих пор ни разу не слышала.
Я подслушала, как мать говорила об этом отцу:
— Питер, конечно, погуливал, как и следовало ожидать. Он был молодым повесой… до того, как встретил Амарилис, конечно!
Итак, Бенедикт был плодом юношеского увлечения дяди Питера. Именно от Бенедикта я услышала подробности истории, которую не могла узнать ни от кого другого. Мы с ним сразу же почувствовали влечение друг к другу. Меня к нему влекло, потому что он очень отличался от всех, кого я знала до сих пор. Его же во мне, видимо, привлекало то, что я совершенно восхищалась им.
Для своего возраста он был достаточно высок. У него были ярко-синие глаза, особенно выделявшиеся на бронзовом лице. Волосы были светлыми, выгоревшими под жгучим солнцем Австралии. В Бенедикте был тот же дух безмятежности, что и в дяде Питере. Думаю, дядя Питер был очень похож на него в его возрасте. Он смотрел на мир несколько иронично, полагая, похоже, что мир создан для того, чтобы развлекать его и служить ему. В их родственной связи было невозможно сомневаться.
При доме на площади был небольшой, вымощенный каменными плитами садик, в котором росли кусты и груша с почти несъедобными плодами. Тетя Амарилис выставляла туда горшки с цветущими растениями, и там же стояла деревянная скамья.
Я как раз была в саду, когда произошла наша первая встреча с Бенедиктом.
— Привет! — сказал он. — Ты интересная девочка. Кто ты такая?
— Я Анжелет! Иногда мое имя не правильно произносят, путая меня с ангелом, что не имеет ничего общего с действительностью!
— Надеюсь, что это так и есть, — ответил он. — Я испугался бы, встретившись с ангелом.
— Не думаю, что вас может напугать встреча с кем-нибудь!
Именно так я о нем и думала, и ему понравились мои слова. Его синие глаза довольно блеснули.
— Ну, вообще-то я и правда мало чего боюсь, — признал он. — Но у ангелов, говорят, есть привычка записывать людские грехи!
— А у вас много грехов?
Он, словно заговорщик, кивнул мне, и я рассмеялась.
— А почему вы не представляетесь? — спросила я.
— Бенедикт Лэнсдон! Давай, ты лучше будешь звать меня Беном.
— Да, Бен звучит гораздо лучше. Бенедикт — это что-то слишком набожное, вроде монаха, или святого, или еще чего-нибудь в этом роде.
— Боюсь, ни монаха, ни святого из меня не получится.
— А что ты здесь делаешь?
— Приехал повидать дедушку.
— Дядю Питера?
Так он твой дядюшка?
Ну, не совсем… Дядюшкой называют человека, к которому неизвестно, как нужно обращаться… Просто он женат на моей тете Амарилис, хотя на самом деле она мне тоже совсем не тетя… В общем, это родственные отношения, которые очень сложно объяснить посторонним!
— Ну, со мной-то дела обстоят проще: Питер на самом деле мой дедушка.
— Ну, не совсем уж так просто. Похоже, что он не знал о существовании внука до твоего приезда?
