Пауло в ответ лишь покачал головой. Он сидел, как завороженный. Вместе с рассказом Цезаре, он перенёсся в другое время, далёкие страны.
– Так вот, – продолжил Цезаре. Я беседовал с Омаром Хайямом – незадолго до его кончины.
– А кто это? – поинтересовался Пауло.
О, это уникальный человек. В одном лице: астроном, философ, математик, физик и поэт! – с гордостью ответил Цезаре, будто всё перечисленное выше имело к нему какое-то отношение. – Омар Хайям мне вдохновенно поведал о труде Авиценны ибн Сины, а потом читал свои замечательные четверостишья. Быстро простился и внезапно исчез, как и не было. На смену одиннадцатому веку пришёл четырнадцатый. Я бродил и поражался красоте тех мест, атмосфере. Там сон мне подарил общение с прекрасным тонким поэтом – Насими.
И Цезаре процитировал строки из произведений Насими:
«Предвечен я, и вечность – мой конец.
Я и творенье мира и творец.
Я виночерпий пиршества земного,
Я – добрый знак для всех людских сердец».
– А это?
«Мудрец, когда себя познать ты мог.
Всего достиг, и, значит, ты есть бог.
В тебе дыхание святого духа,
Ты всемогущ, бессмертен и высок».
– Как сказано! – произнёс Цезаре.
– Я потрясён, – наконец вымолвил Пауло. – Я не могу понять, как Вам удалось столько запомнить? – спросил Пауло, находясь под большим впечатлением от услышанного. – А я свои сны не запоминаю. Цезаре, как я погляжу, Вы и во сне продолжаете путешествовать. Неужели не наскучило, недостаточно того, что в реальной жизни Вы так много времени проводите в пути? Поразительно! – недоумевал Пауло.
– Как ты не понимаешь? Мой мозг и во сне продолжает работать. Видишь, сколько полезной информации я извлёк из одного сна?
Порой он напоминал ребёнка, который никогда не расстаётся со своими любимыми играми.
– Да… – протянул он. Цезаре никак не мог отойти от всего увиденного и пережитого во сне. Сновидения прочно захватили его в свой плен и не выпускали. Он опускался на землю и опять возвращался туда.
– Это было лишь начало сна. Затем сменилась картина, и я оказался в другом месте. Теперь, мой дорогой, мы возвращаемся в Италию. Представь себе знаменитейший зал Маппамондо, – произнёс Цезаре по слогам. – Украшением этого зала является роспись Симоне Мартини. Я очарованный стоял и не сводил глаз с его творений.
Цезаре задумался.
– Но и это ещё не всё.
– Батюшки, да когда ж Вы столько успели увидеть? – воскликнул Пауло, подскочив на сидении.
– Пока ты спал, – спокойно ответил ему Цезаре. – Слушай дальше. Так вот. Был ещё один эпизод, который вверг меня в ужас. Даже и не знаю, стоит ли рассказывать? Боюсь испугать тебя.
– Чего уж там? Я готов слушать, – предупредил Пауло.
– Итак. Следующая картина, которая предстала моему взору, что-то дикое, уродливое, бесчеловечное, ужасающее, не поддающееся описанию. Сцена казни. Это зрелище, скажу я тебе прямо со всей ответственностью, не для утончённых натур. Народ пытали: вгоняли иголки и раскалённое железо под ногти, выжигали глаза. Я кричал из последних сил, вопил и плакал вместе с ними, несчастными. Я такое пережил во сне, – он умолк, – нет, нет, это не поддаётся описанию, – повторил Цезаре с надрывом и одновременно с укоризной.
– Вы хоть знаете, где этот кошмар происходил? – спросил растревоженный Пауло.
– Знаю. Сознание подсказало, – ответил Цезаре.
– И где же? – любопытство распирало Пауло.
– Не догадываешься? – спросил Цезаре.
– Теряюсь в догадках, синьор, – ответил Пауло, мысленно перебирая фрагменты истории.
– В Иерусалиме, мой друг, – раскрыл «карты», Цезаре.
– Где?! – поразился Пауло.
– Да, да. Во время правления Вавилонского царя – Навуходоносора, – пояснил Цезаре. – А говорил, что любишь историю. Такое надо знать, мой милый. Я об этом читал ещё в гимназии. Отец много мне из истории рассказывал. Потом кое-что изучал в университете.
К сведению, наш великий маэстро – Джузеппе Верди увековечил этот сюжет в своём бессмертном творении. Забыл, что ли?
Пауло сидел молча, пропуская через душу рассказ Цезаре.
– Вот поэтому мне несложно было догадаться. Я, как увидел, сразу понял, куда попал.
– Да, да, – промычал Пауло понимающе. – Батюшки, куда Вас занесло! – произнёс Пауло, держась за сердце. – Это ж когда было!
– Одно могу сказать…какое счастье, что я видел всё это во сне. Наяву…не приведи Господь такое увидеть, – сказал Цезаре, находясь в глубоком раздумье и в шоковом состоянии. Пережитое во сне кольцом сдавило его сердце. Он тяжело дышал, поминутно вздрагивал, вбирая в себя воздух.
– Цезаре, дорогой. Успокойтесь, пожалуйста. Не предавайте этому значение. Вы переутомились в последнее время, работали, не покладая головы и рук, без отдыха. Ваш мозг устал. Вот Вам и результат воспалённого рассудка, как говорится, на лицо. Какие дикие, страшные истории Вас посетили во сне. Выбросите всё из головы, подумайте, о чём–нибудь приятном, – растянул он последнее слово, смакуя. – А это забудется, – уговаривал Пауло. -
Я же не зря говорю, пора нам домой, на покой. Дома с Вами такого не случается и работается легче, – настаивал Пауло на своём.
– Да, ты прав. Пора нам на покой, – соглашался расстроенный Цезаре. – Я как не в своей «тарелке», весь разбитый, помятый, места себе не нахожу, – жаловался он. – Ты представь, каково было великому маэстро Верди писать музыку на этот сюжет? – всё не унимался Цезаре.
– Не представляю, знаю одно – он гениальный трагик! – уверенно ответил Пауло.
– Да, таких, как он, нет, – подвёл итог Цезаре.
Прошли годы…
– Шурочка, ты ещё не собралась? – спросила княгиня дочь.
Посмотри, дружочек, на себя. Пора, поторопись, пожалуйста. Сейчас горничная принесёт твоё платье.
Боже, а что у тебя на голове? Немедленно снимай папильотки и расчешись.
Ну, что это такое? – возмущалась княгиня, взглянув на дочь.
– Маман, голубушка. Не беспокойтесь, я успею. Мне Мари поможет.
Шурочка подбежала к матери, обвила своими изящными ручками её массивную шею, поцеловала и прошептала:
– Я так волнуюсь, матушка.
Мать засмеялась и ответила:
– И я волновалась, мой друг, когда впервые выезжала на бал. Не стоит, мон шер, это скоро пройдёт. Не сомневайся. Тебе понравится на балу. Ты так любишь музыку, петь, танцевать. Давай, поторопись, пожалуйста, – попросила княгиня дочь. -
Я буду у себя, – предупредила Софья Алексеевна и ушла.
