Все шло хорошо.
Декан был доволен.
А если доволен декан, то удовлетворена и вся Монументальна кафедра. Красотка секретарша.
Бухгалтерский отдел.
И усатая заведующая хозяйственной частью Нардыр Захармовна.
Словом, все шло себе хорошо, и шло бы так себе дальше, но однажды папа Славки купил себе новый телескоп.
Этот папа, хотя и носил малиновый пиджак и пальцы в карманах, хотя и ездил на лиловом Корвете с вороньими крыльями и без всякого калькулятора просчитывал ситуации на финансовых рынках, был в душе мечтатель.
Мечтал открыть на небе новую звезду. Купить ракету. И полететь на эту звезду на ракете.
Еще лучше с сыном.
Но сын оставался к папиной страсти безучастен. Сын был незаинтересованная в вопросе сторона, и вот папа купил себе где-то в Дублине новый телескоп, а сыну отдал свой старый, подсчитав, что заинтересованность в полете на звезду возникнет у сына к тому времени, как будут скоплены деньги на ракету, а звезда открыта.
Подаренный папой телескоп Славка, отодвинув подрамники, кое-как втиснул на балкон, и дуло телескопа уставилось мутной крестовиной на крестовину окна дома № 33 на соседней улице.
В перевернутой вверх ногами картинке отразилась сидящая вниз головой ворона, край железного подоконника и белая занавеска.
Славка поехал в институт.
Пока он спал на лекции по истории искусств и пересдавал «Технологию», пока сидел в буфете и ел свою булочку, запивая ее компотом, пока то да се, окно дома на соседней улице (в которое уставился телескоп) распахнулось и перевернутая вниз клювом ворона с недовольным «карррр» переместилась на качельную перекладину. Глаз телескопа не отрываясь таращился в крестовину, и вот рама распахнулась, и в ней отразилась женщина, красивей которой еще никогда не бывало на свете. Правда, женщина тоже была вверх ногами, то есть вниз головой. Но это не мешало ей оставаться прекрасной.
У нее были черные волосы. Белое лицо. Вишневые губы. И синие глаза.
Такие огромные, как фарфоровые блюдца.
Это шутка, конечно, насчет блюдец, но вовсе не шутка, когда женщина, приближенная волшебством телескопа к окну незадачливого первокурсника, похожа на звезду.
Еще хуже, конечно, когда она и есть эта самая звезда.
Как звали эту женщину и была ли она звездой на самом деле, той самой, быть может, звездой, которую хотел открыть на небе (и так и не открыл) Славкин папа, мы не знаем и никогда не узнаем.
Но в тот сиреневый весенний вечер, накануне майских, когда из распахнутых форточек так вкусно пахнет жареной картошкой, а небо, распахнув бархатные крылья, открывает для влюбленных и кошек млечные пути и звездные туманности…
В тот вечер, когда в космических мириадах сияют (как звезды) звезды…
В тот вечер, когда кажется, что стоит лишь оттолкнуться от тротуара кроссовкой и полететь… В тот вечер, когда расплавленная лава заката стекает за крыши гаражных товариществ…
А на доминошных столиках играет радио.
Славка вернулся из института и, пока мама еще не позвала его ужинать, полез на балкон за подрамником.
И случайно заглянул в телескоп.
Случайно заглянул в телескоп, как в лунный глаз. И в этой луне увидел ее.
Вверх ногами.
Или может быть, просто мир сам был вверх ногами, до той секунды, пока Славка Выборнов случайно не заглянул в телескоп?
Это неизвестно.
Во всяком случае в эту секунду что-то точно перевернулось в мире.
Звезды со своими космическими мириадами, туманностями и млечными путями опрокинулись под ноги прохожих, а кошки, велосипеды, песочницы, качели и балкон, на котором стоял Славка, взлетели в небо.
Очень легко все это и естественно получается, когда в лунном глазу телескопа отражается (в окне дома на соседней улице) для одного-единственного человека на свете звезда.
Звезда не видела Славку. Не закрывая окна и не задвигая штор, она стояла замерев в оконной раме. Двоясь в стекле. А потом она ушла в комнату.
И погасла.
В комнате было темно.
Славку позвали ужинать.
После ужина в комнате напротив горел свет.
Каждое перевернутое движение женщины-звезды, было отчетливо видно глазу телескопа. Звезда ходила по комнате вверх ногами, зябко обнимая себя за плечи.
На тумбочке лежал закрытый «крамеР» (Ремарк).
Славка…
Славка смотрел.
Так завороженно человек смотрит на огонь. На воду (на то, как другие работают) и на звезду.
Женщина ходила.
Стояли часы.
Славка следил за ней не отрываясь. Боясь дышать. Она была так близко, что ему казалось, что она может услышать стук его сердца. Еще ему казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы коснуться края ее белого платья.
(Какие банальности!)
Обыкновенный мальчишка, очкарик, первокурсник с носом баранкой и прыщиком, вместо того чтобы искать на небе звезду или клеить макет, подглядывает за незнакомой красивой женщиной (возрастом ничуть не моложе его собственной матери) в телескоп…
Что бы сказал мечтатель папа…
А уж что бы сказала мама, даже думать не хочется…
А что скажем мы?
Мы скажем…
Он был счастлив.
Пройдет много лет. Погаснут звезды. Кометы будут скользить в бархатной невесомости пустоты.
Пройдут дожди.
Сойдут снега.
Папа, так и не открыв звезду и не скопив на ракету, будет лежать рядом с мамой на Новодевичьем, как сейчас лежит в большой комнате глядя в потолок, а свет той звезды из окна на соседней улице так и не погаснет.
Не выгорит млечный путь до нее.
Млечный путь, такой короткий, что кажется, до нее можно дотянуться рукой.
Не погаснет, но и не сократится.
Окно не приблизится.
Женщина никогда не улыбнется Славке. И ее тонкие длинные пальцы никогда не коснутся Славкиной щеки.
Никогда. Только сегодня. Только сейчас это расстояние можно сократить.
Женщина открыла буфетную дверцу. Достала бокал и коньяк.
Высыпала в ладонь таблетки.
Много.
Славкино сердце бабахнуло где-то у подбородка.
И запила коньяком.
Славка обмер. Что-то страшное происходило в желтом как луна глазу телескопа. В его перевернутой вверх ногами раме.
Звезда подошла к окну.
Теперь она смотрела на Славку точно, в самом деле видела его. Смотрела не отрываясь. Синими огромными глазами. И опять улыбалась.
