У меня глаза лезут на лоб. Ну пьянство и картежничество – положим. Но хождение по бабам? Это что-то новенькое! Я знаю, конечно, что мой старикан заглядывается на женщин – но не думаю, чтобы когда-либо к кому-то прикасался.
– Он дрянной и никудышный старый мерзавец! – не унимается мать.
– Но ведь он таким был все тридцать с лишним лет, что я на свете живу. Почему же ты выгоняешь его только сейчас?
– Мне надоело, я хочу жить сама по себе!
О нет! Похоже, моя матушка снова стала черпать себе советы из «Ричарда и Джуди»![9]
– Подумай-ка сама хорошенько, – силюсь я внести толику благоразумного спокойствия в не на шутку разгулявшуюся бурю. – Вы женаты сорок с лишним лет. Вы ведь просто не выживете друг без друга.
– Я бы предпочла хотя бы попытаться, – угрюмо отзывается мама.
– Поутру ты сама же будешь над всем этим смеяться.
– Единственная причина, по которой я буду смеяться поутру – это если я повернусь и обнаружу, что его нет! – злобно тыкает она пальцем папе в грудь, и у него на лице вмиг появляется убитая мина.
– Ферн права, – говорит папа. – Ты без меня пропадешь.
– Ха! – аж вибрирует от гнева мать. – Да на мне всю жизнь семья вся держится! Ну-ка, что конкретно я не смогу делать без тебя?
У папы возникает заминка. Он слишком долго ищет, чем ответить, и все мы на некоторое время умолкаем. На лице у мамы вспыхивает торжество.
– Я вообще-то заскочила сообщить вам, что нашла новую и просто потрясающую работу, – нахожусь я.
– Вот и чудно. – Матушка направляется к чемоданам, и мы с отцом напряженно переглядываемся.
– Эми, не надо, – просит он. – Ты же знаешь сама, что этого не хочешь.
Мама берет в руки по чемодану. Оба они – уже видавшие виды, облепленные стикерами из Испании, Португалии, Ибицы, порядком потрепанные и драные.
– Я изменюсь, – пробует уговорить папа.
Даже я уж сколько раз слышала эти слова, чтобы они могли меня хоть как-то убедить!
– Эми, пожалуйста! – с убитым видом взывает он.
Но мамино сердце, должно быть, обернулось в камень – маленький и твердый, как она сама. Она тащит чемоданы к двери и вышвыривает в общий коридор, куда выходят двери остальных квартир.
– Убирайся!
Вот теперь и мне черед всполошиться:
– Но куда же ему пойти?
– Пусть идет обратно к своей поблядушке!
– Фу, мама, что еще за поблядушка? К шлюхе, – поправляю я.
– Нет никакой шлюхи, Эми, – мотает головой папа. – Нет и никогда не было.
Вместо ответа мамочка со своим росточком в пять футов и два дюйма с легкостью вышвыривает моего шестифутового[10] папу из прихожей вслед за чемоданами.
– Я бы рада остаться и утрясти вашу неразбериху, – говорю я, – но я сегодня работаю.
Мама складывает руки на груди.
– Насколько я понимаю, и без тебя все утряслось.
– Я завтра забегу. – И тут же задаюсь вопросом, как это удастся сделать, если мне больше не принадлежат ни дни, ни ночи.
Я ухожу вслед за отцом, а мама захлопывает за нами дверь. Нахожу папу на кирпичном балкончике: навалившись на перила, он жадно затягивается сигаретой.
– Плохи дела, – говорю я.
– Эта женщина сведет меня в могилу, – отзывается папа.
– Так что, может, хоть объяснишь мне, что вообще происходит?
– Я прошлой ночью не вернулся ночевать, – признается папа.
Я кошюсь на него с жалостливой укоризной.
– Но я вовсе не был с какой-то другой женщиной. Точно не был с женщиной.
– Где ж ты тогда был?
– Играли в карты в «Микки-Маусе». Мне вчера страшно попёрло. Разве мог я бросить и уйти?
– Похоже, этот твой пёр уже иссяк. Предлагаю вернуться и сказать маме правду.
– Разве можно? За это она меня точно так же вышвырнет. Я ведь обещал ей, что больше никогда не сяду играть в покер. Лучше уж дать ей малость поостыть.
– Ну так, – взглядываю я на его пожитки, – и что теперь?
– Ничего, не пропаду. – И отец берет в руки по чемодану.
То есть папочка отправляется со мной. Просто класс!
– Я и не мечтаю, что ты пожертвуешь кроватью для своего старого больного отца, – великодушно молвит он. – Я пристроюсь на диване.
Забрав у него один из чемоданов, вздыхаю:
– Пристроишься, что с тобой поделать!
Глава 6
Влетев наконец в «Голову», я на ходу скидываю пальто. Господин Кен прожигает меня суровым недовольным взглядом. В ответ я указываю большим пальцем назад, на плетущегося следом папу:
– У нас семейный кризис.
– Что, опять?
– По-настоящему она еще ни разу его не выгоняла.
Кен переводит взгляд на отцовские чемоданы.
– Ну и отлично! – Хозяин потирает руки. – Всякий раз, как твой папаша к нам заходит, у меня выручка растет.
О да! А мой и без того скудный бюджет всякий раз истощается.
Карл возвышается на своем обычном месте перед барной стойкой, и папа, пройдя к нему, усаживается рядом.
– Привет, сынок, – легонько хлопает он Карла по спине.
– Мистер Кендал, – отзывается тот и показывает папе хипповские два пальца: – Мир!
– Позволь, я возьму тебе выпить, – предлагает папа. Само добродушие!
– Клево, чел, – кивает Карл. – Только нынче моя очередь.
– Ты ж не возражаешь, если угощу я? И для тебя я – просто Дерек, вьюноша. Двойной виски, пожалуйста! – кричит он Кену.
– Давай-ка одинарный, – велю я, успев обосноваться за стойкой. – Двойной будешь заказывать, когда сможешь расплатиться сам.
– Мне не очень-то нравится скрытый в твоей сентенции намек, – заносчиво вскидывает голову отец.
– Вот незадача, – хмыкаю я, потянувшись за стаканом. – Если собираешься гостить в моем доме, играть будешь по моим правилам.
– Без лишних вопросов ясно, чья ты дочь, – насупленно бормочет папа.
А пока я тут переведу малость дух, давайте-ка поведаю вам кое-какие подробности насчет моих родителей.
Дерек и Эми Кендал вместе живут вот уже сорок с лишним лет, причем большей частью не особо счастливо. Последние тридцать из них мама целыми днями бессменно работает в газетной лавке, что стоит в конце улицы. Когда-то давно, когда мы с Джо были еще маленькими, большой плюс этой маминой работы состоял в том, что нам с братом нередко перепадали там конфетки – если, конечно, мы вели себя ангелами.
