Пятница, 6 февраля
Утро в нашем доме теперь начинается так. В семь утра звонит будильник, и мы все встаем. Все — это я, Майк и Том. Вообще-то Том просыпается в шесть и сразу начинает вопить, как сирена скорой помощи. Майк пихает меня ногой и с присущим ему чувством юмора говорит: «Твой сын плачет». Вместо того чтобы порадоваться шутке, я встаю и мстительно стаскиваю за собой одеяло. Если я этого не сделаю, Майк тут же завернется в одеяло и уснет. Минут пять я тщетно пытаюсь уговорить Тома оставаться в кроватке, потому что утро еще не наступило, но его не так-то просто надуть, поэтому я беру его с собой в постель. Таким образом, я: а) могу снова лечь поспать, б) Майк тоже испытывает неудобства.
Том спит хотя бы до шести часов. Когда Ребекке исполнилось два года, она завела садистскую привычку просыпаться в пять утра. Прошел целый год, пока ее организм не соизволил перейти на нормальное человеческое время. Она была слишком маленькой, чтобы позволить ей самостоятельно бродить по дому, так что в течение целого года мне приходилось буквально стаскивать себя с кровати, неверными шагами спускаться вниз, чтобы включить видео и попытаться вздремнуть на диване (не знаю, как вы, а я если уж встала, то не засну). Было так странно — раннее утро, за окном еще темно, и казалось, что все люди в мире еще спят. А впереди, между прочим, тяжелый рабочий день. Не знаю, как я пережила этот год, но, в конце концов, Ребекка просто выросла и избавилась от этой привычки, и слава богу — иначе я бы ее задушила.
В течение получаса мы пытаемся уснуть, а Том ползает у нас по головам. Хочешь не хочешь, а приходится вылезать из кровати, если у вас на лице окажется мокрый подгузник. Майк устремляется в душ, а я еще ненадолго остаюсь в кровати и играю с Томом. Он такой пухлый, и такой забавный — Ребекка никогда такой не была. Потом я пытаюсь принять душ, а Том ползает по полу в ванной комнате, где так много всяких интересных вещей: бритвы, тампаксы, маникюрные ножницы. Чаще я вместо душа принимаю ванну, потому что тогда я могу взять Тома с собой, и он будет находиться под присмотром.
Следующая задача — поднять Ребекку. В нежном шестилетнем возрасте она уже обзавелась полным набором подростковых комплексов и относится к попыткам вытащить ее из кровати как к грубому вмешательству в ее личную жизнь. Так что для начала я обращаюсь к возвышению под одеялом с ласковыми увещеваниями типа: «Ребекка, тебе уже пора вставать», «Ребекка, уже половина восьмого, ты опоздаешь в школу», «РЕБЕККА, ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ВСТАНЕШЬ, Я ВЫЗОВУ ПОЛИЦИЮ!» Наконец из-под одеяла показывается тощая незагорелая нога, и моя дочь плетется в туалет, где просидит полчаса, бессмысленно глядя в пространство, и забудет спустить воду. Еще через полчаса я обнаруживаю, что она (все еще в трусах и майке) аккуратно наклеивает в альбом фотографии «Спайс герлз», довольно мурлыча себе под нос, и ей нет никакого дела до всего мира. Я возвращаюсь в свою комнату, где мне предстоит очередное развлечение — решить, что я надену. Если я не выберу с первого раза, то не остановлюсь, пока шкаф не опустеет. Потом я накладываю макияж, а Том сидит у меня на ноге или даже пытается по ней забраться, подвергая мои колготки смертельной опасности. Я вспоминаю, что до сих пор не поменяла ему подгузник. Думаю, что эту радость я уступлю Клэр. С нетерпением жду, когда она откроет дверь (у нее свой ключ), и я смогу сложить с себя родительские обязанности. Тем временем Майк вылез из душа, оделся и приготовил себе чашечку кофе. Этот человек определенно заслуживает медали. Подумать только, он справился со всем этим сам, без мамочки.
— Знаешь, в чем твоя проблема? — говорит он, заглядывая в ванную, чтобы попрощаться, такой гладко выбритый, в чистом костюме и безупречно выглаженной рубашке в полоску. — Ты слишком неорганизованная, — и исчезает, прежде чем я успеваю запустить в него Томом или косметичкой.
Услышав, что Майк направляется к двери, Ребекка выскакивает из своей комнаты с криком «Папочка!». Он подхватывает ее на руки и кружится, а потом уходит, посвистывая, совершенно спокойный и готовый к рабочему дню. Наконец приезжает Клэр. При первых звуках ее голоса Том начинает визжать от радости, и я несусь вниз, чтобы передать его с рук на руки. Каждое утро счет времени идет буквально на минуты. Если Клэр опаздывает на десять минут, я тоже опаздываю на десять минут. Это значит, что я ворвусь в комнату для совещаний с красной физиономией и незастегнутой юбкой, а все мужчины будут переглядываться с мыслью: «Ох уж эти женщины!» Еще немного, и я буду ожидать прихода Клэр с секундомером в руке. Наконец она появляется и одаривает меня снисходительной улыбкой, словно давая понять, что я самая бестолковая мать на свете.
— Бедный Том! — восклицает она. — Сейчас мы снимем этот подгузник, мой малыш!
Среда, 11 февраля
На работе ходят слухи, что открывается новая вакансия — заместитель редактора по планированию. Я люблю Би-би-си. Когда главе регионального телевидения надоедает катать игрушечные самолетики по столу, он решает перетасовать все кадры, так что на какое-то время все впадают в паранойю, и никто толком не работает. Сегодня вы спокойно сидите в своем кабинете с табличкой «Редактор отдела новостей» на двери, а завтра вам дадут пинка под зад и отправят делать информационный веб-сайт в отдел круглосуточного сетевого вещания, находящийся на задворках адского лабиринта, который представляет собой наш Телевизионный центр. Эти проявления административной грации называются «назначение на новую должность», но на самом деле придуманы для того, чтобы у нашего зава была возможность избавляться от неугодных. Можно просто перевести человека на такую должность, где никто его больше не увидит — офис Би-би-си так огромен, что кадры теряются бесследно и навсегда. Может, вас потом и вспомнит какая-нибудь добрая душа, заглянет в дверь, поинтересуется успехами в работе и тут же исчезнет до следующего года. Дальние коридоры Би-би-си кишат мужчинами среднего возраста, играющими в крикет[10] скатанными в шарик газетами.
Места этих мужчин заняли двадцатипятилетние женщины с прическами а-ля Элли МакБил, мини-юбками, хищными лицами и дипломами об окончании курса по средствам массовой информации. Перед женщинами никогда еще не открывались такие возможности, но я считаю, что безопаснее оставаться рядовым репортером. Пехоту не отправят дальше передовой и не уволят, если только сам не захочешь. С другой стороны, совсем неплохо перебраться на руководящую работу. Майк занимает немаленькую должность на телевидении Мидландс[11], здание которого находится через дорогу от нашего, и я вовсе не хочу окончательно сдавать позиции в вечном семейном споре на тему «Я сильнее устаю на работе, потому что моя работа важнее». В зависимости от исхода спора кто-то займется домашними делами, а кто-то будет отдыхать на диване. Честно говоря, не знаю, как к этому отнесется Майк. Это означает более высокую зарплату, но и ответственности станет больше. А самое главное, мне придется задерживаться на работе. Я уже работаю по десять часов в сутки (правда, только четыре дня в неделю, так что пятница свободна), а будет пять таких дней в неделю да еще вечерние совещания. Как бы то ни было я знаю, что наверху хотят привлечь побольше женщин в высшее руководство, так что у меня достаточно причин, чтобы занять эту должность. Деньги придутся весьма кстати (хитрый план по покупке поместья по-прежнему не дает мне покоя), и я знаю, что Ник меня ценит, иначе он не доверил бы мне делать репортажи о ходе выборов. Он вообще не очень доверяет женщинам с детьми. Старый добрый Ник. Он просто доисторическое животное. Женщины для него — всего лишь женщины, а когда у них появляются дети, они становятся матерями. Он никак не может смириться с мыслью, что женщина может работать и делать карьеру.
