– Пощечиной.
– Джерим, любовь моя, там еще второй ребенок, – прошептал Сероп, слегка похлопав ее по щеке.
Она пробормотала что-то невнятное.
– Нам надо спешить, – подгоняла его повитуха.
Сероп встряхнул жену за плечи. Сатен пришла в себя и сразу же начала стонать, пока муж увлажнял ей губы мокрым платком.
– Потерпи еще немного, – взмолился он.
Глядя на измученную жену, он чуть не плакал. Она была покрыта крупными каплями пота. Несмотря на то что Луссиа-дуду старалась промакивать кровь множеством тряпок, вся кровать была пропитана ею. Сатен была страшно бледна, но все внимание сейчас было уделено ребенку.
– Милая, ты меня слышишь? Нужно еще поднатужиться!
Луссиа-дуду начинала чувствовать усталость и нервничала из-за тяжелой ответственности, которая лежала на ней. Принять двойню – это была задача не из легких, для этого требовались сноровка и опыт куда более серьезные, чем для простых родов.
В прошлом это с ней случилось лишь однажды. Она сделала тогда все, что могла, потратив целый день, но, к сожалению, выжил лишь один ребенок. Мать с другим малышом спасти не удалось, хотя она боролась за их жизнь до конца. Она долго чувствовала себя виноватой в том, что случилось, некоторое время не выходила из дома и не принимала роды, несмотря на настойчивые просьбы семей. «Я этим больше не занимаюсь», – говорила она, когда просители стучались к ней в дверь. Но спустя несколько месяцев, выглянув из окна, она увидела пробегавших мимо детей, которым она помогла родиться.
– Привет, Луссиа-дуду! – радостно кричали ей дети.
Там были Бедрос и Луссарпи, Метеос и Агавни, и много других, больших и маленьких, и все они были ее детьми. Глядя на них, она почувствовала не только гордость, но и высокое патриотическое значение своего труда. «Я здесь, если вам еще нужна моя помощь», – сказала она одним весенним утром, появившись на пороге дома новой роженицы.
– Тужься теперь, – сказала она Сатен, придя в себя.
Молодая женщина, совершенно обессилевшая, дышала, не напрягая мышц.
– Помоги ей наклоняться, – крикнула повитуха Серопу, который сидел растерянный и ошеломленный, поняв наконец, какая опасность грозила его жене.
Луссиа-дуду засучила рукава и снова ввела руку во влагалище. Нащупала второго ребенка и обнаружила, что он был повернут ножками к выходу. Тогда она схватила их и тихонько потянула книзу. Сатен почувствовала острую боль и дико закричала.
– Встряхни ее, она не должна терять сознания, – приказала повитуха Серопу. – Второй ребенок сейчас родится! – К ней вернулись уверенность и спокойствие.
Показалась ступня крохотной ножки.
– Слава Богу! – воскликнула повитуха. – Теперь дай ей прикусить тряпку, засунь ее между зубов.
Затем одной рукой она раздвинула большие губы влагалища, а другой держала ножки и, поворачивая ребенка, тянула его на себя.
– Нет! – закричала Сатен, когда плечики ребенка застряли и надавили на стенки, расширяя выход.
В этот момент Луссиа-дуду заметила, что пуповина первенца обвернулась вокруг шейки второго ребенка и душила его. Ребенок был синюшного цвета, и под полуприкрытыми веками глазки, казалось, вываливались из орбит.
– Проклятье! – в сердцах выругалась повитуха. – Дай мне ножницы! – приказала она Серопу.
– Что происходит? – крикнула Сатен.
Сероп покачал головой.
– Сейчас, – сказала старая женщина, пытаясь распутать пуповину. Удавка уже почти затянула в своих витках маленькую жертву. Сероп оставил жену и вскочил на ноги. Он смотрел на руки повитухи и чувствовал, что теряет сознание в ужасе от того, что увидел.
– Что происходит? – спрашивала слабеющим голосом Сатен.
– Дай мне что-нибудь режущее, ради бога, что угодно! – крикнула ему Луссиа-дуду.
Сероп бросился к мойке, схватил нож и передал ей. Сатен попыталась сесть на кровати, чтобы понять, что происходит.
– Не давай ей двигаться, Сероп! – приказала Луссиа-дуду и, сжав пуповину между пальцев, разрезала ее уверенными движениями в нескольких местах. Затем быстро и ловко стала распутывать узел вокруг горла новорожденного. Как только ей удалось высвободить его, она взяла ребенка за ноги и, подняв в воздух вниз головой, несколько раз шлепнула его по попке. Раз, два, три.
– Дыши, малыш, дыши! – призывала она сквозь сжатые зубы.
Вдруг ребенок заплакал, разбудив своим криком даже брата, заснувшего рядом с матерью. Сероп и Сатен обнялись со слезами на глазах.
– Назло туркам, два в одном! – радостно воскликнула повитуха, положив младенца рядом с братом.
Затем привычными жестами она продолжила свою работу, вытирая и отрезая, промокая и пеленая. Влажной салфеткой обмыла тельца младенцев, ручки, ножки, хорошенько обмыла личики, которые оказались поразительно схожи, и затем положила их рядом с молодой матерью, одного – справа, другого – слева.
– Храни вас Господь, – прошептала она, осенив чело каждого крестным знамением.
Новость о рождении близнецов была встречена в лагере по-разному и с противоречивыми комментариями. Кто-то радовался, что община пополнилась двумя здоровыми мальчиками, другие воротили нос, утверждая, что отец новорожденных не сможет прокормить еще два рта, были и такие, что удивлялись с кривой усмешкой мужеской силе тщедушного Серопа. Мало кто отпускал замечания в адрес Сатен, а если и отпускал, то только чтобы напомнить о приступах падучей, хотя они и остались в прошлом, побежденные чудом материнства.
– Кто бы мог подумать, что у этого Газаряна будет такая милая семья? – говорило большинство.
Малышам желали доброго пути в жизни и надарили кучу подарков, согласно традициям общины. Каждый из подарков был в двойном экземпляре: две баночки ароматного базилика, две пары носочков ручной вязки, два медовых пряника с корицей, две наволочки с одинаковыми вышитыми уточками и другие недорогие вещи, подаренные от всего сердца. Саак, мальчик-посыльный, принес букетик свежих полевых цветов.
Земляки передавали подарки матери, а Сероп разливал в стаканы мосхуди, знаменитое ахейское вино.
– Чтоб они росли здоровыми и сильными! – все весело поднимали тост.
Луссиа-дуду, повитуха и женщина, которая вырастила Серопа, принесла две золотых монеты, так называемые куруш Османской империи, которыми провела по ступням, ладоням, лбу и наконец в области сердца каждого из новорожденных.
– Золото там, где ходишь, золото – то, что трогаешь, золото – то, что думаешь, золото – тот, кого любишь, – произнесла она дрогнувшим от волнения голосом. Затем крепко обняла родителей, положив оба куруша в руку Сатен.
– Луссиа-дуду, ты вовсе не должна, – сказал Сероп.
– Мы не можем принять их, – запротестовала Сатен.
