— Кого-то она мне напоминает, — произнесла Анна рассеянно. — Не могу понять кого.
— Она очень замкнутая, — заметила Маджори.
Мы расселись по неудобным креслам. Румяный нефтяной промышленник бормотал что-то невразумительное насчет Иисуса Христа, а та старуха, что разговаривала с мисс Джонсон, что-то упорно разыскивала в своей сумочке, так что не было необходимости занимать ее светской беседой.
— Кстати, а эта амфора, — сказал я, закуривая сигарету. — Вы не помните, где Макс ее взял?
Маджори отрицательно покачала головой:
— Я не ездила с ним на Восток. По-моему, он купил ее в Персии, у купца. Мой муж любил приобретать всякие диковинные вещи, и я привыкла получать из Аравии загадочные посылки. Если они приходили во время его отсутствия, я хранила их до его приезда. Никогда ничего сама не открывала. По правде говоря, меня эти арабские древности никогда особенно не интересовали.
— А вы случайно не знаете, вел ли ваш муж дневники, когда был в Аравии? — спросила Анна. — Я к тому, что, может, у него записано, где он достал этот сосуд и что это все-таки такое?
— Я не знаю. У него кипа всяких тетрадей на втором этаже в библиотеке. Может, вы и найдете то, что вас интересует.
— А вы сами?
— О, нет. Когда Макс был жив, он никогда не позволял мне читать его записи. А теперь он мертв… но все равно у меня нет желания… Я буду очень рада, когда все это закончится.
Пока Маджори пила чай, мы сменили тему. Мисс Джонсон была в отношении чая не менее скупой, чем в отношении шерри, — чай получился цвета грязных окон, но он все же заметно оживил Маджори.
Выпив чай и съев пару оставшихся пирожных, она провела нас в кабинет Макса.
Верхние помещения в старых деревянных домах всегда в летние дни душные и пыльные, и Зимний Порт не был исключением, хотя окна были открыты и морской ветер гулял по комнатам. Маджори провела нас по убогому узкому коридору второго этажа (помнится, мальчиком я бегал взад и вперед по нему, изображая бомбардировщик «В-47», идущий на посадку). Она отперла ключом дверь на восточную половину дома и пригласила нас войти.
Внутри стоял ужасный запах старых бумаг, древних папирусов и табака. Я вспомнил, что Макс Грейвс любил курить огромную трубку, на которой было вырезано лицо хмурого араба.
Полки вдоль одной из стен кабинета были завалены книгами и тетрадями, на столе у окна громоздились кипы пожелтевших документов, кожаных папок, карт, арабских рукописей и бог знает чего еще. Мусорное ведро доверху завалено обрывками бумаги, на полу валялись листы из арабских газет и журналов. Я поднял один из них и увидел, что все фотографии вырезаны…
— Макс не отличался большой опрятностью, — сказала Маджори, стоя в дверях и, видимо, не проявляя ни малейшего желания войти в кабинет.
— Это очевидно, — заметил я, оглядываясь вокруг.
— Смотрите все, что хотите, для меня здесь нет ничего интересного… Теперь, когда Макс ушел… особенно…
Анна мягко посмотрела на Маджори и, извинительно взмахнув рукой, проговорила:
— Вы не волнуйтесь, Маджори. Мы вас не побеспокоим.
Я начал перебирать груду бумаг на столе. Там были вырезки, дневники, старые билеты на пароход, папки, набитые копировальной бумагой… Я не знал, с чего начать.
Перед тем, как уйти, Маджори протянула мне ключ, я еще с детства помнил его — он всегда висел на крючке рядом с дверью башни.
— Это вам понадобится, если вы соберетесь все же пойти в башню, — сказала Маджори. — Боюсь, Макс так надежно заколотил дверь, что вам будет непросто войти, если вы, конечно, туда рветесь.
— Вы все еще не советуете нам это делать? — спросила Анна.
— После того, что случилось с Максом, я хочу уничтожить этот проклятый дом, — твердо ответила Маджори. — у меня нет никакого любопытства.
— Не беспокойтесь, мы будем осмотрительны, — сказала Анна.
Маджори в молчании постояла еще немного, затем кивнула и пошла по коридору поступью человека, который полностью подчиняется превратностям судьбы, какими бы они ни были. Это, конечно, не подогрело мой энтузиазм, но, с другой стороны, я чувствовал, что мы должны что-то сделать для Маджори, должны докопаться до истины, узнать, что случилось с Максом. Ведь через некоторое время, когда она оправится от шока, ей захочется узнать правду.
Анна принялась за полку на другой стороне узкого кабинета. По тому, как она спокойно перебирала бумаги, было похоже — она знала, что ищет. Я прекратил ворошить груду на столе и стал наблюдать за ней, и чем внимательнее смотрел, тем больше убеждался, что она на верном пути.
Когда она взяла с полки картонную папку с материалами по персидским сосудам и горшкам, я сел на край стола и скрестил руки.
Анна посмотрела на меня. Она прижал а папку к своей груди и растерянно улыбнулась.
— В чем дело? — спросила она. — Похоже, тебя что-то беспокоит?
Я кивнул:
— Именно. Меня интересует, кто ты такая и что тут делаешь. Мне вдруг пришло в голову, что ты знаешь, что ищешь. Ни я, ни Маджори не знаем, кто ты такая. Кроме того, что ты просто Анна…
Она посмотрела на меня очень серьезно:
— А ты бы поверил, если бы я тебе рассказала? Мне кажется, ты мне все равно не поверишь. Ты — большой циник.
— Я думаю, мой цинизм не сравнится с твоим, дорогая. Ты просто обманула печальную вдову в день похорон ее мужа. Если ты выдумаешь еще что-либо более циничное, то я тебе посоветую отослать это на конкурс циников, и ты обязательно выиграешь приз.
— Ну что же, — решилась она, — раз ты хочешь все знать, то, пожалуй, я тебе откроюсь.
— Да уж, сделай милость.
— Меня зовут Анна Модена. Я работаю консультантом по ввезенным в страну антикварным предметам.
Я вытащил сигарету из пачки и закурил.
— Это звучит приблизительно так· же, как и «ясновидец». И чем же именно занимается «консультант по ввезенному антиквариату»?
Анна открыла папку, положила ее на стол и начала просматривать документы один за другим, показывая мне снимки арабского антиквариата, которые Макс привез с Востока…
— Макс Грейвс привез из Персии, Саудовской Аравии и Египта несколько интересных медальонов, статуэток, посуды. Большинство из этих предметов он приобрел в тридцатых сороковых годах, когда цены на подобные вещи были относительно низкими. В то время перекупщики с черного рынка могли приобретать их в музеях, на раскопках древних захоронений и в частных домах арабских коллекционеров. Большинство предметов, которые Грейвс ввез из Аравии в Соединенные Штаты, да и не только Макс, — попросту ворованные.
Я безмятежно пыхтел сигаретой.
— Продолжай.
— Теперь ситуация изменилась, — рассказывала Анна. — Во многих странах вновь проснулся интерес к ценностям, которые были незаконно вывезены за их пределы, их пытаются разыскать и вернуть туда, где они были раньше, своим настоящим владельцам. Моя работа и заключается в том, чтобы содействовать этому.
