Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Дука Закайя сам проверил, как сидят на сыне чудесные валахские доспехи. Мне шел десятый год, я вырос вдвое, но гибкий панцирь вытянулся вместе со мной. Короткий меч по ночам звенел от голода, а щит я научился метать так, что разрубал им в полете утку.
– Эгемон, твой сын еще слишком юн… – пробовал протестовать евнух Исайя.
– Для пути самое длинное – это ворота, – напомнил ему отец.
– Дука, пардус нападает спереди, а трусливый пес – сзади, – нашептывали хироманты. – Остерегайся родичей…
– Мой сын не родился командовать гаремом, – засмеялся дука.
– Если он умрет, убей и меня, – просто сказал брату друнгарий Лев.
– Буря не трогает малые деревья, – серьезно ответил дука. – Она вырывает с корнем и ломает лишь высокие.
– Эгемон, держи сына вдали от теплой воды, – произнес непонятную фразу склавенский гадальщик, волхв Неждан. – Берегись больной отроковицы, не позволь ей целовать ключицы твоего сына.
Отец нахмурился, придворные льстиво рассмеялись. Как можно утонуть в летних степях? Даже Мэотийское море, за которым окопались хунну, кони проходили, не замочив всадников.
И разве можно представить, чтобы сына дуки целовала какая-то больная девчонка? Кто ее ко мне подпустит? Даже моя мать лишь единожды обняла меня. У воинов ее народа существовал простой обычай – мальчик следовал в поход за отцом, если мог без стремени взобраться на коня. Я же третий год легко засыпал в седле.
Стратиг выстроил войско в масличной долине, между Орлиным перевалом и хребтом Плакальщиц. По центру, как положено, стояли тяжелые скутаты, до колен укрытые кольчугой и зубастыми щитами. Глубина первой линии достигала двенадцати рядов. Блистали шлемы, увенчанные султанами конского волоса, сияла сталь наколенников и латных рукавиц. По флангам разместились лучники в кожаных куртках, пращники и копьеметатели, набранные из ополчения.
Вторую линию образовала самая грозная сила – конные катафракты. За спиной каждого висел круглый щит, украшенный гербом Херсонеса. Плащи и попоны коней разделялись по цветам трех полков, квартировавших в цитадели. Первые ряды лошадей были закованы в шипованные латы. Всадники держали копья и палаши, задние ряды готовились натянуть луки.
Отец не делал смотр войск, пока из Алустона и Горзуита не подошли резервные легионы. Отрядами дальнего охранения, которым назначалось брать врага в клещи, командовал турмарх Авдий, давний соперник Закайи. Единорогов привел кир Леонид, человек, чудом избежавший мести отца. Он громче других кричал на синклите про Свиток и незаконнорожденных выскочек. Однако конюшни и посевы стальных зерен он содержал в образцовом порядке.
– Эгемон, свежие ростки только проклюнулись, – напомнил он, кривя щербатый рот, – мои хироманты советуют ждать месяца Чумы, тогда мы ударим всей силой!
Кир Леонид не лгал. Если бы император не отобрал весь прошлый посев для войны с халифатом, у нас хватило бы единорогов, чтобы перекрыть перешеек.
– Ты говоришь, как отважный муж, – скрывая ехидство, отвечал Андрус Закайя. – Однако свинья и во сне видит ячмень. Степняки не станут ждать, пока мы соберем жатву.
В глубоком тылу стратиг расставил колесницы с сифонами, снятыми с боевых кораблей. Друнгарий флота Лев Закайя пожертвовал половину живого огня, оголив столицу с моря.
Повинуясь барабанам сигнальщиков, армия пришла в движение. Земля дрогнула под единой поступью тысяч. От воя голодной стали у меня в теле запела каждая жила. Отец улыбнулся, он доверил мне нести личный штандарт. Когда передовые полки втянулись в ущелье, на рукавицу вестовому сел орел с известием. Добрую новость мгновенно разнесли по нумериям, солдаты встретили ее радостным ревом. Сам император в далеком Золотом Роге смотрел в Небесный глаз, и уже отдал приказ выслать на помощь сорок дромонов. Еще двадцать дромонов, набитых ополченцами, спешили из Порты. Из Трапезунда летела тагма свирепых грифонов. Дука Закайя повелел передать трофееносному, что припадает к его стопам и восхищается прозорливостью владыки. Но мне отец сказал иное.
– Удобно бросать камни в злодеев с верхних этажей, сын мой. Золотой Рог берегут сорок тысяч копий, еще столько же воинов на кораблях, и вдвое больше наемников из числа нелюди. Столица как всегда избежит крови. Если готы не выставят нам в помощь своих псов, Мэотийское море нам не удержать.
Мне исполнилось десять, но моими забавами были отнюдь не крашеные лошадки и деревянные топоры. Едва открыв глаза по утрам, я видел живую карту империи, и находил на ней изменения. В битвах с наставником я замещал проигравших стратигов прошлого, впитал их ошибки, их глупую спесь и нелепую отвагу. Я рано усвоил, что правит спокойно не тот, кто сидит на остриях копий, а тот, кому поют гимны на площадях.
– Но старец Германарих – наш враг, – в споре с отцом я невольно произнес имя вечноживущего, которым пугали младенцев от вершин Армениака до галльских чащоб.
– Готы наши враги, но не сегодня, – Андрус поднял палец, и шесть тысяч солдат пришли в движение. – Я снял кандалы с дюжины его князей, я предложил ему крепость Тарс в нижнем течении Дуная. Если старец не выступит с нами заодно, хунну прорвутся в Таврию, и обратят в пепел всю пшеницу, которую так ждет император. Как заметил великий, жребий брошен.
Речь Андруса не всем пришлись по нраву. Слова уже готовились вывернуть наизнанку и обвалять в грязи. Я ощущал затылком ропот вельмож. Но правда, как хорошее зеркало, отражает лишь одной стороной. Невозможно не замечать сотен торговых кораблей, приседающих в волнах, набитых до отказа. Суда Херсонеса дважды в год увозили в Золотой Рог пшеницу, масло, кожи, вина и прочие товары, в которых так нуждалась империя.
На третий день марша рычащая туча скрыла свет. Это садились на скалы грифоны Трапезунда. На каждом по три наездника. Наши воины на всякий случай укрылись щитами, зубы на которых скрежетали и впустую грызли воздух. Для них ведь нет разницы, свой или чужой. Дука Закайя угостил соратников в своем шатре. Стоя в седле, я крепко сжимал отцовский штандарт. Проходя мимо, гордые портийцы салютовали. Уставшим грифонам кинули сотню баранов.
Едва заполыхал Звездный крест, хироманты вскрыли печень черного быка. Известия не порадовали стратига. Хунну применили новое колдовство. Мэотийский Понт стремительно мелел, превращаясь в зловонное болото. Легкая конница степняков получила преимущество, дромоны Льва Закайя не могли ударить с юга через пересохший пролив.
Человеку даден один рот, но два уха, чтобы больше слушать, нежели говорить. Андрус Закайя собрал совет и выслушал всех. Я смеялся, не разжимая губ. Слишком хорошо я знал своего отца. Как и следовало ожидать, он поступил вопреки смыслу. Он приказал наступать ночью, раскинув резервные полки на три полета стрелы.
Когда алая заря лизнула плюмажи всадников, мы увидели врага. Надвигалось бескрайнее серое полотно, вскипающее, заполнившее морской горизонт. Ханы кочевий ждали от нас глухой обороны, но просчитались. Грифоны ударили плотным трезубцем, оставляя в туче конницы глубокие рваные борозды. Грифонам завязали глаза, чтобы избежать мертвящих взоров василисков. Первые ряды скутатов метнули копья и выставили щиты. Загрохотали барабаны. Гвардейские нумерии перестроились в острые клинья, пропустив сквозь себя бешеную конницу хунну.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
