– Э, да это съедобные ракушки! – воскликнул моряк. – Вот что заменит нам яйца.
– Это несъедобные ракушки, – ответил Герберт, внимательно осматривая прицепившихся к скале моллюсков, – это литодомы.
– А их едят? – спросил Пенкроф.
– Конечно.
– Ну, так будем есть литодом.
Моряк мог вполне положиться на Герберта: юноша был очень силен в естественной истории и с подлинной страстью любил эту науку. Отец Герберта поощрял его занятия и дал ему возможность прослушать лекции лучших бостонских профессоров, которые очень любили умного и прилежного мальчика. Знания Герберта как натуралиста были не раз использованы впоследствии, и первое их применение оказалось удачным.
Литодомы – продолговатые раковины, соединенные в гроздья и крепко пристающие к скалам. Они принадлежат к тому виду моллюсков-бурильщиков, которые просверливают отверстия в самых крепких камнях. Раковины литодом закруглены с обоих концов; этот признак отличает их от прочих съедобных ракушек.
Пенкроф с Гербертом основательно закусили литодомами, раскрывшими раковины навстречу солнцу. Они ели их, как едят устриц, и нашли, что у этих моллюсков очень острый вкус. Поэтому Пенкрофу и Герберту не пришлось жалеть об отсутствии у них соли или какой-либо другой приправы. Им удалось на время утолить голод, но зато их мучила жажда, которая еще усилилась от пищи, остро приправленной самой природой.
Надо было отыскать пресную воду, которой не могло не быть в этой прихотливо изборожденной местности. Пенкроф и Герберт наполнили карманы и носовые платки литодомами и двинулись дальше. Пройдя шагов двести, они достигли расщелины, которую, по правильному предположению Пенкрофа, до краев наполняла небольшая речка. Стена в этом месте как бы раздвинулась, уступая напору подземных сил. У подножия ее образовалась маленькая бухточка. Речка в этом месте была шириной футов в сто; ее отвесные берега были с обеих сторон не шире двадцати футов. Русло потока пролегало между гранитными стенами, которые по мере удаления от устья постепенно снижались. Далее он резко сворачивал в сторону и скрывался в зарослях в полумиле расстояния.
– Вода здесь, топливо там, – сказал Пенкроф. – Не хватает только жилья.
Вода в речке была совершенно прозрачна. Пенкроф убедился, что теперь, то есть в те часы, когда до нее не доходит прилив, она пресная. Установив это важное обстоятельство, Герберт принялся искать какое-нибудь углубление, могущее послужить убежищем, но его поиски оказались тщетными. Стена повсюду была отвесная, гладкая и ровная.
У самого устья реки, несколько выше линии прилива, обвалившиеся скалы образовали грот, или, скорее, огромное отверстие в груде камней. Такие нагромождения часто образуются в местностях, изобилующих гранитом; обычно их называют «трубами».
Пенкроф и Герберт далеко углубились в усыпанные песком проходы среди скал. Они были достаточно освещены, так как лучи солнца проникали в промежутки между гранитными глыбами, которые только чудом сохраняли устойчивость и не падали. Вместе со светом врывался ветер – настоящий сквозняк, приносивший снаружи ледяной холод. Однако Пенкроф решил, что, если завалить часть этих проходов и заткнуть некоторые отверстия камнями и песком, «трубы» станут обитаемыми. По своей форме они напоминали типографский знак[7]. Отделив верхнее кольцо этого знака, через которое проникал южный и западный ветер, удастся, без сомнения, использовать его нижнюю часть.
– Это как раз то, что нам нужно, – сказал Пенкроф. – Если бы когда-нибудь снова увидеть мистера Смита! Он уж сумел бы использовать этот лабиринт.
– Мы его увидим, Пенкроф! – вскричал Герберт. – И когда он вернется, то должен найти здесь удобное жилище. Оно будет довольно сносным, если нам удастся установить очаг в левом проходе и сохранить отверстие для выхода дыма.
– Это мы сумеем сделать, мой мальчик. Трубы, – так Пенкроф окончательно окрестил это временное жилище, – будут для нас подходящим жильем. Но сначала надо запастись топливом. Я думаю, дерево нам очень пригодится, чтобы забить отверстия, через которые дует такой дьявольский ветер.
Герберт и Пенкроф вышли из Труб и пошли вдоль левого берега речки. По ее быстрым водам плыли сухие сучья. Прилив, который уже начинался, должен был оттеснить этот поток далеко назад. Пенкрофу пришло в голову, что силу прилива и отлива можно будет использовать для перевозки тяжестей.
Прошагав с четверть часа, моряк и юноша дошли до излучины реки. Начиная с этого места ее берега были покрыты густым лесом. Хотя стояла глубокая осень, деревья в этом лесу остались зелеными: они принадлежали к семейству хвойных, столь распространенному на всем земном шаре, от северных широт до тропиков. Юный натуралист отметил, в частности, деодары – деревья с прекрасным запахом, в изобилии растущие в Гималаях. Среди деодар попадались группы сосен, широко раскинувших свои густые зонтики. Под ногой Пенкрофа в высокой траве то и дело потрескивали, стреляя, как фейерверк, сухие ветки.
– Все прекрасно, мой мальчик, – сказал моряк – Хотя я и не знаю, как называются эти деревья, но мне хорошо известно, что их можно отнести к разряду годных на топливо. А сейчас только такие нам и нужны.
– Наберем их побольше! – сказал Герберт и тотчас же принялся за работу. Собирать сучья оказалось нетрудным делом. Не пришлось даже ломать веток, так как на земле валялось много хворосту. Но если дров хватало, то транспортные средства отсутствовали. Ветки, очень сухие, должны были быстро сгорать. Поэтому в Трубы надо было доставить как можно больше топлива, а подъемной силы двух человек оказалось недостаточно. Герберт заметил это Пенкрофу.
– Э, мой мальчик, – ответил моряк, – должно же найтись какое-нибудь средство переправить эти дрова! Для всякого дела есть свой способ. Будь у нас тележка или лодка, задача была бы слишком простой
– К нашим услугам река, – сказал Герберт.
– Правильно, – ответил Пенкроф. – Река будет для нас самодвижущейся дорогой. Не напрасно же изобретен сплавной плот!
– Это все верно, – заметил Герберт. – Но только дорога движется от нас вспять.
– Ну что ж, подождем, пока начнется отлив, – сказал Пенкроф. – Море само доставит наши дрова к Трубам. А пока будем сооружать плот. Моряк и Герберт вернулись к месту, где река сворачивала под углом в сторону. Каждый из них нес, сколько мог, сухого хворосту, связанного в вязанки. На берегу, в густой траве, на которую никогда, вероятно, не ступала нога человека, тоже валялось множество сухих веток. Пенкроф сейчас же принялся связывать плот.
В маленьком затоне, образованном выступом берега, преграждавшим течение, Герберт с Пенкрофом бросили в воду несколько толстых сучьев, скрепленных сухими лианами. Таким образом, получилось нечто вроде плота, на который был постепенно перенесен весь собранный хворост, по крайней мере, вязанок двадцать. Через час работа была окончена, и плот, привязанный к берегу, дожидался отлива.
