— Погоди-погоди… — сказал Мастер. — У тебя теперь миллион еврази?
— Если можно, не говорите об этом никому, — попросил Сергей. — Так вы мне объясните, что я должен делать, чтобы стать подмастерьем?
— Стать подмастерьем непросто, — ответствовал Джон Матвеевич. — Сначала тебя берут в ученики, и ты должен пройти испытание
— Какое ещё испытание?
— Ученик работает на ферме, и если научится справляться успешно с хозяйством, тогда, если не передумает, он может стать подмастерьем.
— Да я в двенадцатом звене ещё служил на ферме, — сообщил Сергей, надеясь, что это ему будет зачтено. — Там же примитивная работа: следи, чтобы автоматы по загрузке сырья и упаковке продукта работали нормально, и это всё. Ребенок справится.
Соня громко фыркнула, а Джон Матвеевич ухмыльнулся:
— Друг мой, речь идёт не о ферме синтетических продуктов, а о настоящей ферме, за куполом, с животными и растениями, которых ты, вероятно, никогда и не видел.
Тут Ерёмин не мог не согласиться — он и вправду никогда их не видел. Под куполами в мегаполисах содержать зверей и птиц издавна было запрещено — действовали указы многовековой давности — животные разносили заразу. Правда, дважды Сергей выбирался за пределы купола — в Петербург, но посадки между мегаполисами никогда не совершались. Мысль о том, что придётся жить за городом, совершенно в ином, незнакомом мире, казалась одновременно притягательной и пугающей, у Сергея даже холодок пробежал по спине.
— А что я должен буду делать на ферме?
— Да всё, что потребуется. Можешь поверить, скучать не придётся.
— Я согласен, — выдохнул Ерёмин.
— Это ещё не всё, — сказал Мастер. — Я обычно не беру в учеников таких великовозрастных… ммм… — он помолчал, подбирая слово, — людей. Там будут, помимо Сони, ещё трое ребят младше её. Только они составят тебе на время обучения компанию.
— А Пафнутий? — встряла неугомонная Соня.
— Да, вот ещё Пафнутий… Нужно его разрешение на проживание в обители. Но пока что он никому не отказывал, так что это не проблема. Впрочем, кто знает…
— Я согласен, — повторил Ерёмин.
— И это ещё не всё, — добавил Джон Матвеевич. — Ты станешь иззвеном, и пути назад, к жизни на всём готовеньком, для тебя не будет. Если вдруг передумаешь…
— Не передумаю, — сказал Сергей.
— А пара на год у тебя есть? До зимы далеко, ты должен её отпустить.
— Это тоже без проблем, — уверенно произнёс Сергей.
— Ну, смотри, но есть ещё условие… Всё, что тебе дорого, ты должен оставить на время обучения в этой комнате. Подумай, как следует. Когда ты вернешься в Москву, твоё жильё будет занято. Но с собой за купол уносить ничего нельзя.
— Да нет у меня привязанности к вещам, — сказал Сергей. — Что будет надо, куплю когда вернусь. Миллион же…
— Кстати, тебе придется оставить мне свой терминал…
Вот тут Ерёмин крепко задумался.
— Пожалуй, я пойду, — вежливо произнес он. — Извините, что отнял время…
— Я был в этом уверен, — ответил Мастер. — Иногда для самого себя оказывается полезным узнать, что тебе на самом деле важно, а что нет. Если вдруг всё-таки передумаешь, приходи завтра в это же время.
Девчонка проводила Сергея в прихожую.
— Так я и знала, что ты слабак, — противным голосом произнесла она.
— А ты иззвенка и вредная пигалица, — не сумел сдержать себя Ерёмин. — И вообще, может, я ещё вернусь.
— Поспорила бы, что нет. Но если вернёшься, ты выиграешь, а если я выиграю — что мне с того? Иди уж, — презрительно сказала она и захлопнула за Ерёминым дверь.
Перед тем, как ехать домой, Сергей зашёл в парк и прогулялся до скульптуры «Мальчик с гравициклом». Он сел на скамью и долго смотрел на мраморного пацана в коротенькой детской униформе для младших школьников. Мальчик крепко держал игрушку перед собой двумя руками, но смотрел не на неё, а куда-то вдаль, словно видел впереди те горизонты, которых ему, Ерёмину, никогда уже не достичь.
5
Дома Сергей сразу же позвонил Синицыной и подробнейшим образом отчитался ей о посещении Мастера, но почему-то забыл упомянуть о том, что встретил в квартире Джона Матвеевича противную девчонку Соню.
— Ты понимаешь: конечно, всё это интересно, — объяснил он Женьке, — Но когда он сказал, что мне нужно оставить у него терминал, я передумал.
— А может, он хочет, чтобы ты научился ему доверять?
— Да ну что я, инкубаторный? Пусть своих малявок воспитывает, — сердито пробормотал Ерёмин. — Тоже мне развлечение. А я вот куплю себе завтра после службы гравицикл и буду гонять по спортивному кольцу.
— Ну, до завтра, — сказала Женька, и в голосе её слышалось разочарование. — Решил, так решил…
— Ты же сама не хотела, чтобы я стал иззвеном, — проворчал Ерёмин, но Синицына уже отключила связь.
Весь вечер Ерёмин до изнеможения занимался на спортивных тренажёрах — надеялся отвлечься от мыслей о Мастере и девчонке Соне, но это не помогло. Ночью он долго ворочался на узкой жёсткой койке, но так и не сумел заснуть до самого рассвета, а такого с ним прежде никогда не случалось. Встал он разбитый, с больной головой, нехотя залез под душ, с омерзением глядя на себя в зеркало, побрился и умылся, зарядку не стал делать вовсе, а позвонил, нарушая утренний ритуал, спутнице года.
— Слушай, — сказал он ей. — Возможно, у меня будет работа в другом городе… лучше, чем здесь… Короче, нам пора расстаться, — он говорил это без большого сожаления, так как лёгкая декабрьская увлечённость закончилась уже в январе, не породив душевной близости, и последние месяцы ни у Сергея, ни у его спутницы не возникало желания вновь встретиться, — Ты, если хочешь, живи до января с кем другим. Я не против. Контракт можно расторгнуть, а можно оставить, как тебе удобнее.
— Я опаздываю на службу, — ответила пара. — Не мог найти другое время для разговора? Впрочем, тут и обсуждать нечего. Езжай куда хочешь. С моей стороны претензий не будет.
Ерёмин и сам не знал, зачем позвонил ей. Он был уверен, что, вернувшись на службу, тут же забудет и про Мастера, и про таинственный путь, по которому тот предлагал ему пойти — иди туда, не зная куда, принеси то, не зная что… Думать об этом больше не стоит. В обед надо будет выбрать марку гравицикла и сделать заказ — тогда вечером Сергей уже сможет гнать по кольцу.
И всё-таки, покидая квартиру, уже у самого окна, Ерёмин оглянулся и окинул комнату прощальным взглядом — словно чувствовал, что сюда не вернётся. Отныне его родной дом будет не здесь. Но он этого ещё не ведал, и если бы кто сказал ему это, не поверил бы, стал спорить. Эх, сложна ты и извилиста, человеческая душа, сколько бы ни пытались тебя исправить генетики — проще тебя убить, чем сделать удобной и понятной.
