— Я прослежу, чтобы она добралась до Рима, — пообещал Юлий, положив реликвию обратно в мешочек и засунув его в свою суму. — Пичард был жадным и продажным, он мог бы сплавить ее первому попавшемуся бесчестному торговцу реликвиями, предложившему хорошие денежки, но я не подвержен подобным слабостям.
— Смотри, чтобы с тобой этого не случилось, — предостерег его Марк, упав на колени. Внезапно им овладела странная вялость. Реликвия была готова забрать свою третью жертву, и Марк знал — если Юлий не сумеет доставить ее в Рим, где реликвию спрячут в самые глубокие подвалы вместе с мощами святых, то будут еще жертвы. К проклятью Барзака следовало отнестись серьезно, и Петр был прав, устроив так, что реликвию заберут из города. Он просто выбрал не того человека. Какая удача, что рядом оказался Юлий, сумевший дать совет и предложить помощь. — А теперь иди.
— Я уже ушел, — сказал Юлий, взяв дорожный мешок и направляясь к двери. — Допей вино, которое я тебе принес, прежде чем пойдешь и расскажешь братьям о нашем успехе. Оно подкрепит тебя, ты что-то очень бледен.
Марк взял предложенный кубок и осушил его. В это время Юлий выскользнул за дверь и запер ее за собой. Марк вздрогнул, услышав, как в замке поворачивается ключ. Он с трудом встал на ноги и дотащился до двери, подергал ее и понял, что она не откроется. Странно, почему Юлий запер дверь, хотя сам только что велел ему пойти к братьям и рассказать им, что произошло. Марк покачнулся. Кружилась голова, его тошнило. Он вернулся к столу, где стоял нетронутый кубок Юлия. И тогда Марк понял.
Юлий отравил его и запер в этой отдаленной лачуге, чтобы никто из Ордена не узнал, что он натворил. Но почему? Марк отдал Юлию реликвию добровольно и охотно. Он рухнул на пол — ноги сделались, как ватные, и больше не держали его. Ответ на этот вопрос тоже очевиден: вовсе не у Пичарда, а у Юлия были сомнительные побуждения. Юлий собирался воспользоваться реликвией для своих собственных целей.
Взор Марка застлало пеленой, он больше не чувствовал ног. Если бы Юлий не отравил его, умер бы он или нет? Он прикасался к реликвии, когда выкрал ее у Пичарда, чтобы убедиться в ее подлинности, и сам подписал себе приговор. Но случилось бы это или нет? Проклятье Барзака не имеет никакого отношения к решению Юлия совершить убийство. Или имеет? Закрыв глаза, Марк подумал о том, сколько еще людей погибнет, пока реликвия доберется до Рима. И улыбнулся. Одним из них будет Юлий, потому что прикоснулся к ней своими нечестивыми руками. Но сколько еще?
И тут его накрыла тьма.
АКТ ПЕРВЫЙ
Девоншир, 1194 год
Грузовое судно скользило по зеркальной речной глади. Оставалось пройти последние полмили. Единственный парус был спущен — течения хватало, чтобы корабль добрался до места стоянки у причала. Короткое и приземистое судно под названием «Мария и Младенец Иисус», нагруженное бочонками с вином из Анжу и сушеными фруктами из Прованса, низко сидело в воде. Погода на обратном пути из Сен-Мало была хорошей, не то, что по дороге туда. Тогда шкипер боялся, что не доберется живым до гавани со своим грузом девонширской шерсти и тканей из Эксетера. Торгилс, хозяин судна и его капитан, клялся, что это будет последний рейс сезона.
Действительно, в ноябре уже опасно пересекать Ла-Манш. После того, как судно разгрузят в Топсхеме, он отведет «Марию» на несколько миль назад, в Долиш, и оставит ее на приколе для ремонта, а сам до Пасхи будет жить в своем прекрасном новом доме, с молодой светловолосой женой. Эта мысль согревала его, несмотря на промозглый туман, висевший над рекой, хотя боль в суставах напоминала, что он стареет — на двадцать лет старше, чем прелестная Хильда.
Судно степенно скользило с приливной волной. Торгилс склонился над рулевым управлением, следя, чтобы нос судна уперся в причал именно там, где положено. Он посмотрел налево и увидел бескрайние болота, простиравшиеся до далеких низких холмов. А если взглянуть назад, то почти можно увидеть Долиш и вообразить себе теплые объятия Хильды…
Впереди тянулась река, быстро сужавшаяся и через пять миль вверх по течению достигавшая Эксетера. По правому борту лежала деревня Топсхем со своими гостеприимными пивными и борделями, хотя в последнее время он в них и не нуждался.
Шкипер посмотрел вниз, где его команда из шести человек уже выстраивалась вдоль фальшборта, чтобы пропеть традиционный благодарственный гимн Святой Деве за то, что они сумели вырваться из опасных объятий моря. На этот раз рядом с ними стоял и единственный пассажир.
Странный он человек, этот Роберт Бландус, размышлял Торгилс, вслушиваясь в достигшее своего крещендо пение, пока тупой нос «Марии» прижимался к причалу. Появился в последнюю минуту, как раз, когда они собирались отплывать из Сен-Мало. Шкипер заметил, что Бландус то и дело оглядывался на кипящую суету причала и заметно расслабился, лишь когда расстояние между кораблем и берегом увеличилось. Торгилс подозревал, что пассажир либо бежал от закона, либо обзавелся неподходящими знакомыми, которые его разыскивали. Но шкипера все это не касалось, а серебряных английских и французских монет, предложенных Бландусом за проезд, оказалось вполне достаточно, чтобы Торгилс принял его на борт, не задавая лишних вопросов.
Ахтерштевень ударился о причал, и на берегу с готовностью привязали канат к одному из трех деревьев с обрезанными верхушками. Торгилс, перекинув руль на правый борт, дал приливу развернуть корму «Марии» полукругом, чтобы она прижалась левым бортом к шероховатой каменной стенке. Как только канат бросили на берег, пассажир нетерпеливо подошел к проему в фальшборте, где должны были перекинуть трап. Он уже привязал к спине огромный тюк с поклажей, и Торгилс решил, что это просто странствующий торговец, из тех, что продают по городкам и деревням нитки, иголки и ленты. Однако было необычно, если не сказать — поразительно, чтобы такие торговцы ради своего ремесла пересекали Ла-Манш, и шкипер подумал, что у пассажира, вероятно, семья в Британии.
Как только трап скользнул на берег, пассажир поспешно ступил на него, небрежно махнув на прощанье команде. Причал в Топсхеме представлял собой короткую каменную стенку с илистыми берегами по обеим сторонам. Суда подплывали сюда на разгрузку во время прилива, а все остальное время лежали на боку на толстом слое ила, который тянулся на долгие мили до самого моря в Эксмуте.
Роберт Бландус никогда раньше здесь не был и теперь с презрением рассматривал маленький порт. Привыкший к большим гаваням, таким, как Саутгемптон или новое творение короля Ричарда в Портсмуте, сейчас он видел перед собой ряды домишек, которые сползали вниз по восточному берегу реки, до самого причала, где кособочились склады и сараи. В центре длинной главной улицы высилась церковная башня из белёного камня, а там, где есть церковь, обязательно найдутся одна-две гостиницы.
Он подумал, что нужно позаботиться о еде и ночлеге, потому что короткий ноябрьский день уже подходил к концу, поправил тяжелую поклажу на спине и направился через холодную грязь у причала в сторону главной улицы. От ледяного восточного ветра покалывало щеки, и это напомнило ему, что теплый климат Франции остался позади. Хорошо хоть, ушам тепло — он натянул на лоб и вниз, до самой шеи, шерстяную шапку. Заостренная верхушка шапки упала набок. На пассажире была объемистая кожаная куртка, толстые саржевые штаны и башмаки на деревянной подошве. Он целеустремленно шел в сторону деревни. На кончике мясистого носа повисла капля, выпуклые синие глаза слезились. Пассажир рассматривал пеструю мешанину строений. Некоторые были каменными, но большинство — деревянные или глинобитные: остов из бревен строители промазывали смесью глины и соломы, а крыши крыли тростником.
