— Лидия Сергеевна, дорогая!.. — Завидев меня с топором и капустой, сосед оторвался от дражайшей половины и засеменил по биссектрисе, смешно лавируя между грядками. — Извините, ради бога, у нас к вам просьба великая… Понимаете, мы на этой неделе празднуем юбилей Изольдочки, ей исполняется… впрочем, неважно, сколько ей исполняется… У нас тут незадача…
— А тебе, лысый, я мангал не дам, — прошептала я.
— Вы не дадите нам свой мангал? Ну пожалуйста… Понимаете, я совсем забыл положить его в багажник… Мясца намариновал, винца для Изольдочки приобрел, а вот надо же, память дырявая…
«Изольдочка» стояла, уперев руки в крутейшие бока, и набыченно взирала на нас обоих. Назревал профилактический залп. Слишком ревнивые наши любимые.
— Да ради бога! — рявкнула я. — Вон он стоит, у сортира, возьмите на милость!.. И отдайте на милость, — добавила шепотом. Этот мангал стоил мне трех статей в газете «Век» и шести бессонных ночей вкупе с маминым ворчанием.
Единственная из обитательниц Волчьего тупика, не заглянувшая ко мне на капусту, была Рита Рябинина. Без нее паломничество в мои пенаты выглядело каким-то незавершенным. Но Рита не шла. А я не могла заставить себя пойти в мансарду и беззаботно рухнуть в ноутбук к своим маньякам. Незавершенка раздражала. Как бледно прописанная буква в слове, которую так и чешется обвести… Походив из угла в угол, я решила не тратить время, а совершить променад. Не зайти ли мне в тупик? — подумала я. Провела помадой по губам, сменила бушлат на пуховик и подалась в свет.
У скромницы Риты было симпатичное лицо сердечком, испуганные глаза и проблемы с юмором. Ее недавно бросил муж, в связи с чем Рита взяла отпуск по семейным обстоятельствам и погрузилась в сельское хозяйство, решительно забив на хозяйство городское, в том числе на пятнадцатилетнего оболтуса Кирилла, очень обрадованного таким поворотом семейной драмы.
Отчего этот хмырь болотный бросил Рябинину, остается загадкой. Пошутить не с кем было — не причина. Пошутить и на стороне можно. Зато чистота вокруг Ритуси идеальная. Грядки програблены, мусор удален (в огороде ни листочка), готовит вкусно, претензий не выражает. Даже собака-дура и та улыбается…
— Пробуй. — Не расслабляя поджатых губок, Рита выставила передо мной миску ароматных щей. Из аналогичной миски на полу уминала за обе щеки французская бульдожка Танька — жутковато-обаятельное создание с широкой душой.
— Очень наваристо, — похвалила я, охотно присоединяясь к Таньке, — уж в чем, в чем, а в могучих кулинарных способностях Риты сомневаться не приходилось.
Рита с траурным ликом Мадонны наблюдала за нами и не переставала вздыхать.
— И чего ему, уроду, не хватало? — шептала она.
— Не бери в голову, — чавкала я, стуча ложкой. — Все в мире преходяще, лучше найдешь. Я вот тоже одна живу, и ничего, не умерла…
— Хорошо тебе говорить, — всхлипывала Рита. — Ты уже пять лет одна…
— Шесть, — гордо чавкала я.
— А я — неделю… Хоть в петлю лезь, Лидочка…
— Да ладно тебе. — Я облизала ложку и протянула хозяйке пустую миску — за добавкой: — Давай еще. И не горюй. С твоей кулинарной одаренностью ты в два счета найдешь себе принца. И не одного, а нескольких. Как говорится, оп — и принцы у ног твоих сели. Ты, главное, не забывай периодически выглядывать из окопа: как там на горизонте на предмет принцев… Посмотри в зеркало, Рита, — с твоими-то грешными внешними данными… Сколько тебе? Тридцать четыре?
— Тридцать шесть. — Рита с готовностью вскочила и отвалила мне щец аж с шапочкой. Это был явный перебор. Я перехватила взгляд отобедавшей Таньки — она смачно облизывалась и гипнотизировала мою миску, давая понять, что не прочь повторить.
— Прекрасный возраст. — Я осторожно стала снимать «шапочку». Хотя лично мне было тридцать три, и сей прискорбный факт нисколько не радовал. Про цифру 36 даже думать не хотелось.
— Ну не знаю. — Рита перестала всхлипывать, потуже затянула косынку на голове и села напротив, подперев острый подбородок кулачком. — Ко мне опять давеча сосед приходил. Чего хотел, я так и не поняла. Но говорил примерно твоими словами.
— Красноперов, что ли?
Не поняла она… У кого-то просто остро встал женский вопрос.
— Ага… Предложил выпить, побеседовать, но, знаешь, Лидочка, у меня так голова трещала, что… — Она замялась, и было непонятно, то ли Ритуся раскаивается в содеянном, то ли тем горда.
— Словом, ты его развернула?
— Ну да…
— И правильно. Тренируй способности к лидерству. Гони его метлой, этого Красноперова, нам гении не нужны. Рома баб меняет, как наш брат — прокладки. И вообще, он какой-то странный, не находишь?
Рита опять принялась вздыхать, а я, не будь дурой, чтобы не тянуть резину (не обедать же я сюда пришла), рассказала ей о своих ночных бдениях, завуалировав некоторые порочащие меня подробности. О чем немедленно и пожалела — Рита страшно испугалась. Сделала большие глаза и как-то заерзала. Невзначай покосилась на мобильник, для красоты вставленный в цветочную вазу.
— Чего испугалась-то? — смягчилась я. — Да мало ли кто у нас по дачам шляется. Дачники, например…
— А стон? — заблестела глазенками Рябинина. (Уж не глазные ли капли тому причиной? Хотя для кого?)
Я пожала плечами.
— Почудилось. Ветер в трубе стонал. Ты ничего подозрительного днями не замечала?
Она яростно замотала головой:
— Я спала…
Но потом в ее глазах что-то завихрилось. Повьюжило и стихло, но глупая мина осталась. Похоже, Рябинину посетила идея. Я поощрительно молчала. Стараясь не сорвать ее с мысли, даже перестала выхлебывать щи и положила ложку. Текли мгновения.
— Здесь какой-то тип подозрительный отирался… — наконец призналась она. — Не из наших…
— На нем было написано, что он не из наших?
— А он это… — Рита наморщила лобик, погружаясь в воспоминания. — Это было, кажется, днем, вчера… Не помню во сколько, но после обеда… Я как раз приводила в порядок грядки, а этот тип шел по Облепиховой. Медленно так шел. И номера читал на домах… Скажи, разве наш человек стал бы читать номера на домах?
— Логично, — согласилась я, — хотя и не бесспорно. И что?
— Потом свернул в наш тупик… Прошел до конца и вернулся. И на меня так посмотрел…
— Как?
— Ну нехорошо, что ли… У него глаза пустые, пристальные, фр-р-р… — Риту при воспоминании передернуло. Мне тоже сделалось как-то не по себе.
— Он разговаривал с тобой?
— Не-е, ни слова не сказал… Я отвлеклась куда-то… Ах да — Танька в компостную яму свалилась, а когда я вернулась, этот тип уже пропал.
— Ерунда, — отмахнулась я. — Ну заблудился человек.
— А потом он опять пришел… — Рита вытаращила до упора глаза и заговорила утробным голосом (от страха поплохело?): — Уже темнело, часов семь было… Я дрова собирала и вдруг вижу — он опять идет по Облепиховой… Лида, я испугалась — до жути. Вот идет, гад, и на меня пялится… До переулка добрался, у трансформаторной будки остановился и опять на меня уставился… Ну что мне оставалось? Таньку под мышку — и в дом. А потом через шторку посмотрела — нет никого. Опять он испарился, Лида…
