Эта неопределенность тяготила жителей больше всего. На берег никто не высадился, хотя еще ночью по бухте сновали шлюпки пришельцев, но, похоже, их задачей было лишь истребление несчастных моряков.
Корабли чужаков темными тушами застыли в сияющей воде. Те немногие смельчаки, что рискнули поутру пробраться к берегу, затруднялись разглядеть происходящее на палубах. Открытые пушечные порты издалека выглядели неопасными окошками на крутых бортах, жерл орудий и вовсе невозможно было разобрать.
К полудню любопытство пересилило страх. Держась на расстоянии от выброшенных на камни останков, толпа густела, росла. Пятна смуглых лиц сливались в бронзовое единство. Чиновники, торговцы, рыбаки, крестьяне, их жены и дети взирали на последствия прибытия чужаков. Взгляды метались между страшным урожаем минувшей битвы и грозными силуэтами замерших в бухте кораблей. Тягостное молчание царило у кромки — лишь резкие крики чаек да вкрадчивый шелест волн нарушали тишину.
Одуряющий зной мутным киселем переливался над сушей и водой, над живыми и мертвыми.
И вот тогда, неожиданно разорвав затянувшееся безмолвие, гулко ударило с ближайшего к берегу трехпалубного корабля. С неба раздался тяжелый рокочущий звук, ежесекундно нараставший, будто по гранитным плитам стремительно катился громадный чугунный шар. Многие из столпившихся у берега задрали головы — но ничего, кроме исступленного солнца, увидеть не могли. Через миг — бриз лишь начал стелить дым от борта корабля по воде и относить в сторону — земля содрогнулась под ногами жителей. За их спинами, там, где возвышалась пагода, жахнуло с такой силой, что куча народа повалилась на землю — схватившись за головы, корчась в пыли, разевая рты. Взметнулся огромный веер из кусков глины и черепицы. Клубы пыли, матовые в солнечном свете, всплыли над местом попадания, а следом повалил жирный черный дым, пополз во все стороны по переулкам.
Вслед за пристрелочным выстрелом с корабля грянул мощный залп — прерывисто ахнуло над водой, вспучилось белесым облаком, коротко загремело и засвистело, ломаясь эхом между холмами. Словно от ударов гигантского молота разлетелись хлипкие стены глиняных домов. Ужасающий грохот растолкнул воздух. Фигурки людей на набережной опрокинулись. Одни остались лежать, а другие побежали в разные стороны, прочь от моря, карабкаясь по уходящим к холмам улочкам.
И тут с верхних палуб сразу нескольких кораблей высунулись продолговатые морды орудий, выплюнули почти неразличимые в полуденном свете белые языки пламени. Через миг тут и там над обезумевшими от страха людьми начали появляться и раскатисто лопаться круглые комочки — поначалу довольно высоко, но со вторым залпом уже значительно ниже, почти над самыми головами в платках и широкополых шляпах. Каждый клубок, разорвавшийся в раскаленном воздухе, выкашивал десятки жертв, приминал людей, как грозовой шквал рисовые всходы. Кровь и ошметки плоти щедро летели на руины и пыльную землю. Визг и крики тонули в треске новых шрапнельных разрывов. Раненые — липко-красные, переломанные, с дико разинутыми глазами — судорожно цеплялись за камни и пытались ползти, но очередной дымный шар зарождался над ними и лупил стальным градом с беспощадной, нечеловеческой силой.
Дым, пыль и пепел завесили небо, скрыли палящее солнце…
…Адмирал Джордж Эллиот опустил подзорную трубу. Не складывая, передал ее одному из стоявших рядом офицеров и жестом велел свите покинуть мостик.
— Уинсли, — процедил адмирал, неотрывно глядя на задымленный берег. — А вас я попрошу остаться.
— Есть, сэр! — капитан Генри Уинсли, который на этот раз оказался облачен в красный мундир Королевской морской пехоты, замер на месте.
Около пяти долгих минут на мостике не было проронено ни слова.
Адмирал по-прежнему смотрел на разбитый артиллерией городок. Подбородок его тяжело выступал вперед, губы плотно смыкались, к их опущенным уголкам сбегали глубокие носогубные складки.
Стоя навытяжку, капитан пытался сохранить отрешенное выражение лица, но краем глаза внимательно следил за погруженным в созерцание последствий обстрела грозным командующим.
— Продолжаете считать это недопустимым, капитан? — наконец сухо произнес адмирал. — Бесчеловечным и варварским уничтожением?
— У них ведь не было даже крепости, сэр! — ответил Уинсли звенящим голосом. — Их подобие флота мы разбили. Но берег… Там были одни гражданские лица!
Адмирал усмехнулся.
— Вы можете поручиться, что дело обстояло именно так? — поинтересовался он тоном, не предполагавшим ответа.
Как и ожидалось, капитан промолчал.
— В таком случае, Генри, — неожиданно мягко сказал адмирал и повернул голову к младшему офицеру. — В таком случае напоминаю вам, что лишь Ордену решать, что на самом деле гуманно, а что — нет.
Капитан встретился взглядом с адмиралом, вздрогнул и вытянулся еще сильнее. Несмотря на дружелюбный тон, выражение лица Эллиота сохранялось крайне мрачным.
Тот продолжил, указывая пальцем на дымящие развалины:
— И если Орден посчитает необходимой высадку пехоты на остров с целью очистки его от туземцев — вы будете возглавлять эту операцию. Потому что она в интересах Ордена. А вы действуете в его же интересах, отвечая за сохранность Предметов. Вам все понятно, капитан Уинсли?
Глядя в разноцветные глаза адмирала Эллиота, капитан Генри Уинсли четко ответил:
— Так точно, сэр!
ГЛАВА 1
РИКША
Нынешняя зима в Пекине выдалась на редкость морозной и бесснежной. Небо затянуло грязной пеленой. Ветер нес тучи колкой песчаной пыли из далекой пустыни. Завывая, швырял ее в дверные и оконные щели, выдувал тепло из жилищ, трепал одежду прохожих. За наглухо закрытыми ставнями зябли в холодных постелях горожане. Дрожь, кашель, озноб, скрип песка на зубах. Беспросветные унылые дни, долгие стылые ночи. Раскачивались блеклые от непогоды фонарики харчевен, трещали полотнища флагов над городскими стенами, слетали вывески, катился вдоль улиц мусор, горбились фигурки людей. Порой можно было передвигаться лишь на ощупь, хорошенько обмотав лицо тряпкой — иначе пыль так забьет глаза, нос и рот, что ослепнешь, а то и задохнешься. Песок и холод проникали повсюду.
Хозяин чайной лавки дядюшка Чжень кутался в стеганый халат и потирал руки — не столько от стужи, сколько от предвкушения прибыли. Зима — тяжелое время для рабочего люда. Каждую неделю замерзают десятки человек, в основном бездомные или несчастные кули, но и в жилищах погибают целые семейства. Уголь неслыханно подорожал, торговцы благодарили Небо и взвинчивали цену день ото дня. Не каждый горожанин мог позволить себе заснуть в тепле, многие треноги и жаровни стояли погасшими. Чем согреться в такое ненастье? Вечерами — стаканчиком душистой водки. Ну а утром и днем — конечно, чаем. Его у дядюшки Чженя — на любой кошелек и вкус. Посудники и лудильщики из окрестных лавок присылали подмастерьев за терпким темным сортом пуэра — шу, уже заваренным в стеклянной посуде — дешевые глиняные чайники для него не годятся. Хозяйки соседних домов приходили за развесным золотисто-коричневым шен. А рикши забегали выпить пару чашек подслащенного улуна, чтобы восстановить силы. Даже оборванцы-кулинуждались хотя бы в стакане кипятка, а иначе к концу дня упадут рядом со своими бамбуковыми жердями и корзинами и превратятся в кучу мерзлого тряпья.
