Никто не знает точно, как это работает, но правомерно предположить, что каждое из воспоминаний в нашем мозгу действует автономно, само по себе, в соответствии с каждым запросом, тем самым устраняется необходимость в посреднике, владеющем картой местности с пунктами размещения информации. Конечно, когда вы полагаетесь на соответствие, а не на конкретное место, которое известно заранее, нет гарантии, что выплывет правильное воспоминание, чем меньше зацепок вы даете, тем больше «точек» ваша память должна обслужить, и, следовательно, то, что вы действительно хотите вспомнить, будет погребено среди кучи всего, что вам не нужно.
Контекстуальная память имеет свои издержки, и это – надежность. Поскольку человеческая память так сильно зависит от ассоциаций, а не от расположения информации в мозгу, нам легко запутаться. Я не помню, что ел вчера на завтрак, потому, что его очень легко спутать с позавчерашним и с позапозавчерашним. Был ли йогурт во вторник, а вафли в среду, или все наоборот? Так много вторников и так много сред, так много похожих сортов вафли для того, чтобы система, которая зиждется на подсказках, работала без сбоев. (Представьте пилота, который настолько глуп, что полагается на память, а не на контрольный лист, – один взлет будет сливаться в памяти с другим. Раньше или позже шасси будут забыты.)
Всякий раз, когда меняется контекст, возникает риск проблемы. Недавно, например, я попал на вечеринку, где меня поразила внешность потрясающе талантливой актрисы, которая играла роль Клэр Фишер в телесериале «Клиент всегда мертв» (Six Feet Under). Я подумал: неплохо бы с ней познакомиться. Обычно мне не составило бы труда вспомнить ее имя – я десятки раз видел его в титрах, но в этот момент у меня в голове была пустота. К тому моменту, когда я встретил приятеля, который мог напомнить мне ее имя, актриса уже ушла; я упустил свой шанс. Потом мне стало совершенно ясно, почему мне не удалось вспомнить ее имени: контекст был совершенно иным. Я привык видеть ее по телевизору как персонажа фантастического шоу, поставленного в Лос-Анджелесе, а не в реальной жизни, в Нью-Йорке, в компании общих знакомых, которые привели меня на вечеринку. В памяти человека контекст – это все, и порой, как в данном случае, контекст работает против нас.
Контекст оказывает мощное влияние – иногда помогая нам, иногда нет, – «заливая насос» нашей памяти; когда я слышу слово «доктор», естественно вспомнить и слово «медсестра». Если бы кто-то сказал «Лорен» (имя той самой актрисы), я, вероятно, вспомнил бы и ее фамилию (Эмброуз), но без подсказки мне в голову ничего не приходило.
Особенность контекста в том, что он все время с нами – даже когда не имеет отношения к тому, что мы пытаемся вспомнить. Эксперимент Карра с крысами, например, имеет параллель с людьми в замечательном эксперименте с аквалангистами. Аквалангистов попросили запомнить список слов, пока они находились под водой. Подобно тому как крысам требовалось электрическое освещение для хороших результатов, аквалангисты лучше вспоминали слова, выученные под водой, когда их экзаменовали тоже под водой (по сравнению с тем, когда их проверяли на земле), – для сухопутных существ это поразительно. Всякий раз, когда мы вспоминаем что-либо, контекст маячит на горизонте.[9]
И это не всегда хорошо. Как сказал Мерлин Манн в блоге «43 folders», момент, когда мы замечаем, что нам нужна туалетная бумага, обычно не совпадает с моментом, когда мы можем ее купить. Полагаться на контекст хорошо, если обстоятельства, когда мы нуждаемся в информации, соответствуют той обстановке, в которой мы ее усвоили. Но это сложно, когда есть несоответствие между исходными обстоятельствами, в которых мы что-то выучили, и условиями, в которых нам это надо вспомнить.
Еще одно следствие контекстуальной памяти состоит в том, что почти каждый бит информации из того, что мы услышали (увидели, ощутили, попробовали на вкус или понюхали), нравится нам это или нет, запускает следующий ряд воспоминаний – часто помимо нашего сознания. Марсель Пруст, автор понятия «непроизвольной памяти», уловил часть идеи – все воспоминания в знаменитом романе «В поисках утраченного времени» он вызывал у себя совершенно сознательно с помощью узнаваемой комбинации вкуса и запаха.
Но в действительности автоматическая, бессознательная память выходит за пределы даже того, что воображал Пруст; эмоционально значимые запахи – всего лишь верхушка айсберга. Возьмите, например, оригинальное исследование, проведенное моим бывшим коллегой Джоном Баргхом в Университете Нью-Йорка. Испытуемых, все они были студентами, попросили восстановить порядок слов в нескольких предложениях. На листочках были даны вразнобой слова, связанные общей темой, например старый, мудрый, забывчивый, Флорида, для выражения понятия пожилого возраста. Испытуемые делали все, как им сказали, старательно выполняя задание. Настоящий эксперимент, однако, начался, когда Баргх стал тайно снимать их на видео, когда они, покидая здание, где проводился тест, шли к лифту. Интересно, что слова, которые люди писали, влияли на скорость, с какой они шли. Все были в одинаковых условиях, но те, кто распутывал предложения, связанные с пенсионерами и Флоридой, ковыляли медленнее, чем прочие.
В другом исследовании изучали людей, участвующих в викторине. Те, кого настраивали такими словами, как профессор, интеллигент, обыграли тех, кого поощряли менее возвышенными выражениями: хулиган, тупица. Точно так же и все подначки, которые практикуют игроки в баскетболе, наверняка более эффективны, чем мы это воображаем.
На первый взгляд эти исследования могут показаться просто забавой – глупыми экспериментами для зверюшек на людях, – но в настоящей жизни влияние прайминга[10]может быть очень серьезным. Например, прайминг может вести к тому, что группы меньшинств добиваются меньших результатов, когда культурные стереотипы проявляются особенно явно, и при прочих равных условиях негативные расовые стереотипы имеют тенденцию автоматически закрепляться даже у самых благонамеренных людей, которые утверждают, что одинаково относятся к белым и чернокожим. Контекстуально зависимый характер памяти может способствовать и тому, что люди в подавленном состоянии ищут депрессивные формы активности, такие как выпивка или прослушивание песен об утраченной любви, которые еще больше нагоняют на них тоску. Какая уж тут теория разумного замысла!
Закрепление наших воспоминаний на основе контекста и подсказок, а не строго определенных мест ведет еще к одной проблеме: воспоминания часто размываются и сливаются вместе. В первом случае это означает: то, что я усвоил, теперь может легко смешиваться с тем, что я знал раньше, – сегодняшний клубничный йогурт может заслонить вчерашний малиновый. И наоборот, то, что я знаю или знал когда-то, может путаться с чем-то новым, как в моей истории с Рейчел, сменившей фамилию.
В конечном счете эта путаница может привести и кое к чему похуже: к ложным воспоминаниям. Первые научные свидетельства, показывающие подверженность человека ложным воспоминаниям, появились в ныне широко известном исследовании. Человека просили запомнить несколько изображений со случайно расположенными точками, как на следующих рисунках:
