Даже рыженькая Сидни, обычно улыбавшаяся до ушей, сегодня выглядела мрачно. Она была личным помощником Кьюсака, его опорой, много работала, оставалась допоздна и никогда не жаловалась. Она последовала за ним из «Голдмана», верная до конца, верная и сейчас.
На прошлой неделе она спросила:
– Я знаю, дела плохи. И я обещаю никогда-никогда не бросать вас в беде. Но вы не возражаете, если я поговорю с «Кредит Суисс» насчет работы?
Кьюсак нуждался в толике удачи. Или ему тоже придется ходить на интервью. Он криво улыбнулся, пытаясь поднять себе настроение. Мысли скользнули к самому важному человеку в его жизни. Она никогда не знала финансовой нестабильности, хотя сталкивалась с препятствиями, которых он даже не представлял.
«Должен ли я рассказать обо всем жене, или уберечь ее от этого?»
Кьюсак не мог ответить на вопрос. Он взял телефон и начал набирать номер. Платежи по ипотеке – одна проблема. Но у него есть и другие.
7 февраля, четверг
Сигги Стефанссон поерзал на табуретке в старейшем баре Рейкьявика «Гёйкур э Стёйнг». Он потягивал «Бреннивин», местный самогон, сваренный из протертой картошки и тминных зерен. На вкус тот напоминал лошадиную мочу.
Исландцы нежно называли этот напиток «сварти дёйди», то есть «черная смерть». Прозвище в равной мере относилось и к черной этикетке, и к убийственным 37,5 градуса. Но сегодня вечером троюродный брат Сигги настоял на «Бреннивине». «Мне нужно утопить свои беды».
Олавюр, который отошел минут десять назад, вернулся из туалета и оперся грудью на барную стойку. Они с Сигги были похожи: голубые глаза, светлые волнистые волосы, несколько седых прядок на висках. Олавюр не носил очков и выглядел массивнее и плотнее. Никакого намека на брюшко, которое часто вываливается наружу у мужчин за тридцать пять.
Олавюр потер живот, скривился и сказал:
– Я иду ко дну.
– А что случилось?
– Мой портфель.
Тридцативосьмилетний Олавюр был восходящей звездой, управляющим директором самого почтенного банка Исландии. Он верил в «Хафнарбанки» и покупал его акции при любой возможности, иногда даже занимая деньги. Он играл по-крупному и стремился к триумфу своей правоты.
– Акции «Хафнарбанки», – возразил Сигги, – торгуют по тысяче с лишним крон.
– С начала года мы упали на пятнадцать процентов. – Олавюр потер руки, словно пытаясь согреться.
– Ого.
– Это не «ого». Это называется «меня поимели».
Банкир осушил стаканчик и махнул рукой, заказывая следующую порцию «сварти дёйди».
– А что не так с «Хафнарбанки»?
– Дела идут отлично, – ощетинился Олавюр. – Но эти проклятые хедж-фонды пугают всех, обливая грязью наши акции.
– Правда?
Сигги задумался о предстоящей на следующей неделе выставке в Коннектикуте, припоминая первую встречу с Сайрусом Лизером.
– У тебя есть доказательства?
– Мне рассказал один аналитик. Кто-то просил его притопить наши акции. Предлагал много денег.
– Он взял?
– Нет.
– Так в чем же дело?
– Всегда найдется кто-нибудь, падкий на деньги, – нетерпеливо заявил Олавюр; его троюродный братец ничего не понимал в финансах. – Вопрос только в том, чтобы найти подходящую шлюху.
– У меня есть американский клиент, – начал Сигги, – который управляет хедж-фондом.
– Там восемь тысяч хедж-фондов.
– Мой клиент пил в баре еще с двумя парнями, – продолжал Сигги, не смущаясь самомнением брата. – Они говорили о «Хафнарбанки».
– И что они говорили?
– Что-то насчет понижения.
Олавюр наклонился вперед и весь превратился в слух, его раздражение исчезло.
– Кто твой клиент?
– Говорил не он, – бормотал Сигги все быстрее и быстрее, увядая под критическим взором брата.
Он проклинал себя за лишнюю болтовню. Во взгляде Олавюра было что-то чужое, что-то дикое.
– Сай в основном помалкивал.
– Кто такой Сай?
– Он нормальный парень, – ответил арт-дилер, злясь, что не может совладать со своими нервами. – Сай купил вторую по стоимости из всех проданных мною картин. Он говорил со своими друзьями.
– Понижения чего, Сигги?
– «Хафнарбанки», – ответил тот. – А в чем дело?
– Когда это было?
– В декабре.
Олавюр моргнул. Его голубые глаза потемнели, взгляд стал острее рыболовного крючка. Этот взгляд пронзал Сигги насквозь.
– Почему ты не сказал мне раньше?
– Олавюр, ты же не обсуждаешь со мной своих клиентов.
– Мои клиенты не распускают лживые слухи.
– Я не думал…
– Твой клиент, – оборвал его Олавюр, – случаем не Сайрус Лизер?
– Откуда ты знаешь?
Взгляд Олавюра разогнал туман «Бреннивина».
– Мы со всех сторон слышим это имя.
– Сай не тот парень, который станет распускать слухи, – запинался Сигги, пытаясь защитить своего клиента.
– Его имя лезет отовсюду.
– Мы немного выпили. Я показал Саю свою галерею. Больше ничего.
– Сигги, ты должен был рассказать мне.
– Вспомни об этом, когда моим клиентам понадобятся предметы искусства.
Олавюр махнул бармену, заказывая новую выпивку.
– Меня ждет Ханна, – возразил арт-дилер, поднимаясь с табуретки, и нетвердо встал на ноги.
Олавюр положил руку на плечо Сигги и усадил его обратно. Потом протянул брату мобильник:
– Позвони своей девушке и скажи, что опоздаешь.
И начал допрос.
– Что именно Лизер сказал о «Хафнарбанки»?
– Ты помнишь имена его друзей?
– Лизер рассказывал про свой фонд?
– Сколько раз вы с ним разговаривали?
– Лизер обсуждал свой портфель?
Олавюр заказывал одну стопку за другой, топя брата в «сварти дёйди». И не прекращал расспросов.
9 марта, воскресенье
Рейчел сидела в своей квартире на Восточной Восемьдесят третьей, одна, в окружении полного отсутствия цвета. Белые занавески. Белая мебель. Белый коврик. Вся обстановка простая и строгая.
Может, слишком простая. Рейчел раздражало состояние ее сбережений. Они росли слишком медленно. Одно время она подумывала найти партнера. Партнер мог бы привлекать новые заказы и выяснять, есть ли у дела перспективы, или это пустая трата времени. Партнер мог бы подгонять клиентов. Партнер мог бы заключать контракты и получать двадцать пять тысяч долларов предоплаты. Партнер мог бы вынюхивать федералов.
