Я потеряла сознание. Меня похлопали по щекам, и я снова начала дышать. Меня тошнило, и я отплевывалась.
– Если ты что-нибудь расскажешь твоему отцу, мы тебя убьем. И тебя, и его, и всех твоих родных.
Кутрупи с меня слез. Он говорит громко. Они говорят все вместе, но я ничего не понимаю. Мне так страшно, что их речь кажется мне нечленораздельной.
А потом спустил с себя штаны Доменико. Я уже не смотрю вокруг и не высматриваю, куда бы мне убежать. Теперь я смотрю на него, смотрю ему прямо в глаза. И взглядом прошу его ничего мне не делать. Я его умоляю. Я уже не могу говорить. Не могу кусаться. Не могу плакать. Я говорю только глазами…
Но теперь его очередь. И Кучинотта стал делать что полагается. А я молчала. Молчала, потому что не знала, что делать, и не могла пошевелить даже и пальцем. Потому что я была как мертвая. Доменико даже не стал снимать с себя штаны до конца: он их только приспустил, и его тощие ноги торчали из этих упавших на пол темных штанин. Упираясь руками о стол, он, склоняясь надо мной, двигался то вперед, то назад, словно вспарывая мне живот. У меня в животе все переворачивалось, но страх оказался сильнее боли. У меня бессильно обмякли руки, а пальцы стали холодными, как ледышки.
Я хочу домой! Умоляю вас, отпустите! Дайте мне уйти!
Но это еще не конец. Пока еще не конец. Теперь наступила очередь Доменико Яннелло. Он что, уже третий? Ну да, он третий. И Яннелло подошел к столу. А потом была очередь Микеле, его брата. Он был четвертым.
Я их сосчитала.
Но и это еще не конец. Потом на меня снова навалился Кутрупи. Вошел в меня. Ну а я-то, я?
Где я?
Он меня терзал довольно долго, но я уже не сопротивлялась. Боль переполняла меня настолько, что больше она в меня уже не вмещалась. Потому что я сама стала одной сплошной болью. У меня уже не было сил кричать. И вообще больше не было сил. Я вижу все как в тумане и даже не могу пошевелиться. У меня заледенели руки, а ботинки на ногах ужасно жали.
– Давай одевайся.
– Кто, я? – Это они мне говорят?
– Давай, Анна, пошевеливайся, уже поздно. Надевай эту чертову юбку и пошли.
Ага, они назвали меня по имени.
Я стала сползать со стола, но не удержалась на ногах и упала на пол. Упала – и ударилась подбородком о пол, прикусив себе язык. А потом, стоя на коленях, собрала свое черное, свое зеленое, свое белое. Потом оделась.
Из меня течет кровь.
Кровь у меня на ногах.
Черное. Зеленое. Белое. А вот теперь еще и красное.
Я внимательно смотрю на этот ручеек крови, текущей у меня по бедру, по его внутренней стороне. Неужели она моя? Неужели это моя кровь?
* * *
Все они уже вышли из дома. Мандариновые деревья стоят неподвижно, не шевелятся. И небо тоже неподвижно – оно как будто застыло. Я села в машину Доменико. Он отвез меня к церкви, но я сразу же пошла домой. Бесшумно открыв дверь, я, прежде чем войти, немного постояла на пороге, не решаясь ни войти, ни выйти. Но потом, не зажигая света, я все-таки вошла. Все уже спали. В душевой я помылась, изо всех сил растирая себя губкой, чтобы смыть этот отвратительный запах мандаринов и гнили. Больше из меня кровь уже не текла. А я-то думала, что где-то поранилась. Да нет, все уже прошло. А тот красный кровяной след, который я видела у себя на ноге, когда была в домике, теперь уже засох, и я его смыла. А потом я надела пижаму и нырнула в постель.
Прислоняясь головой к подушке, я попыталась тихонько запеть. Но я уже не помню слов Песни Пресвятой Богородицы. Забыла, все забыла. Куда они девались, эти слова? И я замолчала. Стало совсем тихо. Ну вот наконец он и кончается, этот день. Мне жарко, но этот жар идет откуда-то изнутри. А вот согреть руки я все никак не могу. Они у меня ледяные.
Вот так у меня все было в первый раз.
Я думала, что умру.
Но вот, оказалось, я все-таки выжила и продолжаю жить.
Городок
Первый раз позвонили днем, без восьми минут пять. Потом – в одну минуту шестого. Потом – в девять минут шестого.
Звонил какой-то мужчина.
Это был все время один и тот же голос:
– Что же ты не приезжаешь в Палми[15]? Я там тебя жду, около тюрьмы. У тебя такая красивая попка. И мне говорили, что ты хорошо трахаешься.
Но на том конце провода выдернули из розетки телефонный штепсель.
Игрушки
Сегодня в школу я не пошла. Потому что сегодня воскресенье. Сегодня Пасха. На полочке, около телевизора, лежат два шоколадных яйца. Зеленое – это мое, а розовое – моей сестренки. Нам их подарил папа.
Я не вылезаю из постели до полудня. Мне не хочется ни вставать, ни начинать этот день. У меня даже не получается думать о том, что произошло вчера вечером, в том домике. Такое ощущение, будто голова у меня отяжелела, стала какой-то одной сплошной глыбой. И их лица, и тот стол, и деревья – все это словно заиндевело, покрылось льдом. Я их всех чувствую: они здесь, рядом, в моих мыслях, но я никак не могу их потрогать, их оживить. Они на меня давят, но ничего не говорят. И они, как ледяные, замороженные фигуры, заполняют мою голову, и я на них все смотрю и смотрю, стараясь к ним не прикасаться. А они остаются где-то там, внутри, где-то во мне.
У меня болит живот, у меня болят ноги. Я чувствую эту боль даже и лежа в постели. А потом, когда я встала, мне показалось, что моя походка стала какой-то другой – странной и непривычной.
Я поспала совсем мало и вот уже по крайней мере три часа как не сплю. Я слышала, как моя мама встала, начала варить кофе… Потом услышала, как разговаривает отец. Даже сестренка – и та уже проснулась. И только я все лежу, прижавшись головой к простыне. У меня болит и тянет между ног, а в голове все теснятся эти ледяные фигуры. Но мало-помалу они все-таки отступают. И наконец уже совсем исчезают. И только после того как они исчезли – только тогда моя голова стала пустой, совершенно пустой.
Сестренка сидит на своей кроватке, играет с плюшевым мишкой. Болтает, рассказывает себе какую-то историю, потом пересказывает ее своему мишке. Я слежу за ней исподтишка, одним глазом, из-под простыни; другой глаз у меня закрыт. Интересно, ну и что такого можно рассказать игрушечному медведю?
– Ты голодный? Очень? Тогда я покормлю тебя сыром, ладно? Вот сейчас, подожди…
Сестренка играет. Подвязывает своему медвежонку слюнявчик.
Я выпрыгиваю из постели одним махом. Открываю окно. Мне нужен воздух, как можно больше воздуха! А потом я раскладываю на кровати все мои игрушки – медвежонка, собачку, котенка.
– А чего это ты делаешь? Может, поиграем?
