— Разве он того стоит, Коко? — шепчет мне Рут. Она всегда говорила, что, как и в азартных играх, ключ к успеху на аукционе заключается в умении вовремя остановиться. Пора остановиться — цена действительно слишком высока. Но что-то внутри меня говорит, что я не должна уступать Перри — не в этот раз.
— Я знаю, что делаю, — незаметно шепчу я, снова кивая Хьюго. Я по-прежнему в игре — и из нее я выйду только победителем.
Хьюго удивленно поднимает бровь — совершенно очевидно, что он получает удовольствие от этой гонки ставок.
— Сто сорок евро этой вздорной леди. Сэр? — Теперь он смотрит на Перри, сидящего где-то позади меня, и у меня снова перехватывает дыхание. Отступись, Перри. Очень тебя прошу.
Повисает секундная пауза и — вжик! — молоточек Хьюго опускается. Столик мой.
— Да! — тихонько восклицаю я, не в силах сдержать эмоции.
— Дороговато, — присвистывает от удивления Рут.
— Не беспокойся, я уже знаю, кто его у нас купит, — кривлю душой я.
— Правда?
— Не веришь? В коробках тоже есть весьма симпатичные безделушки, мы сможем продать и их.
— Например? — недоверчиво хмыкает Рут. Она-то знает, как, впрочем, и я, что в таких коробках обычно обнаруживается всякий хлам. По правде говоря, я и сама не надеюсь найти там что-нибудь стоящее — наверняка какие-нибудь старые газеты, заплесневелые книги и битая посуда, самое место которым — в мусорной корзине.
— Подожди немного, сама увидишь, Фома неверующий, — мурлычу в ответ я. — А теперь помолчи, пожалуйста, ты меня отвлекаешь.
— Ну ладно, мисс всезнайка, — шепчет она, добродушно толкая меня локтем. — Жажду узнать, что же таят в себе эти золотые коробки — должно быть, в них кроется целое состояние!
— Ха-ха-ха, шутница! — Я пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица, но не могу больше сдерживать улыбку. Меня раскусили — Рут теперь точно поняла, что я блефую. Женщины в таком никогда не ошибаются.
2
На следующий день, едва настало девять утра, я перевернула старенькую табличку на дверях антикварной лавки Суона — теперь она гласила «Открыто». Подобрав кремовую занавеску из муслина, украшавшую вход в магазин, я окинула взглядом улицу. Когда-то в Дронморе проводились ярмарки, жизнь кипела, но с тех пор, как почти десять лет назад вокруг него построили объездную дорогу, здесь стало намного тише. Сейчас он похож на пригород крупной столицы, но так и не утратил атмосферы маленького городка — и слава Богу.
Этим утром у меня возникло чувство, будто половина местного населения почему-то еще не проснулась и катастрофически опаздывает, потому что единственные признаки жизни на улице подавали лишь воробьи, клевавшие что-то с земли вокруг памятника героям, павшим в бою в 1916 году[3]. Даже белые ставни мясной лавки прямо напротив нашего магазинчика еще закрыты — странно, на ее владельца, Карла, это совсем не похоже. Обычно он работает как часы — его лавка открывается каждое утро в восемь часов пятьдесят восемь минут и ни секундой позже. Рут считает, что подобной пунктуальностью он обязан своему немецкому происхождению — мать его была родом из Берлина, но на нем это сказалось мало: сам он говорит с явным дублинским акцентом благодаря своему отцу, уроженцу Баллимуна, северного района Дублина.
— Такую пунктуальность только у немцев и встретишь, — ворчит Рут всякий раз, наблюдая, как Карл бережно выкладывает на витрину куски барашка, чтобы показать товар лицом.
— Рут, нельзя так говорить, — всегда укоряю ее я.
— Отчего? Это ведь правда.
— Да, но это чистой воды предрассудок.
— Как бы не так! Предрассудки не на пустом месте возникают, Коко. Карл ведь и в самом деле такой. Ему бы хоть на минутку расслабиться. Боже, ему еще только пятьдесят пять. Вывел бы из гаража свой «Харлей-Дэвидсон», промчался по улицам. Какой смысл иметь такой роскошный мотоцикл и практически на нем не ездить?
Рут, как обычно, говорит о том, что она делала бы на месте Карла. Следует отметить, что сам Карл не обращает на нее никакого внимания — даже когда она в лицо говорит ему, что он должен хоть немного пожить по-настоящему. А делает она это довольно-таки часто, когда заглядывает к нему в лавку за фирменными, отмеченными наградой колбасками.
Я смотрю на его витрину и ума не приложу — неужели он решил последовать ее совету? Быть может, уехал куда-то с утра пораньше на своем байке. Конечно, остается и другая возможность — он с тем же успехом мог попасть в ужасную аварию и лежать теперь где-то на обочине, не в силах даже позвать на помощь. Но это всего лишь разыгралось мое больное воображение. Карл — славный, добрый и очень живой человек. Уверена, что он жив и здоров.
Рядом с магазином Карла находится мастерская по ремонту телевизоров, и она тоже закрыта. Но у Виктора, ее владельца, явно не все дома. Едва ли не каждый день он вывешивает на витрине табличку с надписью: «Мы вынуждены закрыться в связи с непредвиденными обстоятельствами». Но все его «непредвиденные обстоятельства» для нас весьма предсказуемы — Виктор все время проводит у букмекера с тех пор, как в прошлом году от него ушла жена.
И только Питер и Нора из «Кофе-Дока» через дорогу уже на ногах и открыли свое кафе. Со своего порога я вижу, как Нора оживленно спорит о чем-то с мужем. Женщина она очень субтильная, в ней и пяти футов[4] нет, и хотя Питер выше среднего роста, она явно внушает ему страх. Бедный Питер — на его лице уже появилось виноватое выражение, которое мы видим всякий раз, когда Нора совершенно утрачивает выдержку, а случается это с ней довольно часто. Должно быть, он опять ошибся в заказе партии хлеба или забыл убрать пакетики из-под чая с прилавка. В то время как Карл чересчур аккуратен, Питер — полная его противоположность.
Повесив на входе в лавку Суона табличку «Открыто», я поворачиваюсь спиной к улице и в очередной раз восхищаюсь самым любимым своим местом на всем белом свете. Каждое утро я стараюсь улучить момент и замереть на миг на пороге, чтобы вдохнуть сладчайший аромат из всех, что мне доводилось слышать: запах старины. Почти каждый дюйм нашего небольшого магазинчика заставлен антиквариатом, который мне так по душе — со многими из этих старинных вещичек я знакома едва ли не с пеленок. В этом углу, например, стоит старинный буфет орехового дерева — он здесь находится еще со времен моего детства, сияет своими до блеска отполированными бронзовыми ручками. За ним стоит библиотечная лесенка из красного дерева, которую я в жизни не продам, потому что мне нравится думать, будто когда-нибудь я заведу собственную библиотеку и стану взбираться на лесенку, чтобы дотянуться до какого-нибудь полного собрания сочинений. Здесь же висит птичья клетка и хранится высокая красная фарфоровая ваза, украшенная окантовкой из переливчатого перламутра, сияющего на солнце. Каждая трещинка прикрыта разнообразными безделушками: здесь и крошечные четки, покоящиеся на фарфоровом подносе, в терпеливом ожидании подходящего человека, который спасет их от забвения и унесет домой, где сделает из них чудесное ожерелье; и огромные оленьи рога, с которых свисают на цепочке старинные карманные часы.
