Например, современные обезьяны умеют искусно пользоваться различными предметами — но лишь теми, что оказываются в непосредственной близости. С помощью веточек шимпанзе часто выманивают муравьев из муравейников, но никогда не таскают прутики с собой впрок.
Первые гоминиды начали приносить орудия туда, где могли их применить (а не ограничивались подручными средствами). Их мозг развил способность предвосхищать тот факт, что они снова захотят есть, даже если сейчас сыты. Так они перестали опираться в своем поведении лишь на текущие состояния и научились готовиться к будущему.
Это, безусловно, требует больших объемов памяти, ведь нужно держать в уме и прошлое, и будущее. Пожалуй, именно способность планировать грядущие состояния голода, холода или жажды в противоположность обычному удовлетворению насущных потребностей стояла у истоков стремительного культурного роста нашего вида.
Любопытно поразмыслить над тем, как идея работы проникла в человеческую культуру. Скорее всего, это случилось после возникновения языка. Вряд ли у шимпанзе существует понятие работы, хотя они весьма общительны, и есть доказательства, что они умеют планировать, пусть и недолгосрочно.
Наша ветвь гоминидов отделилась от шимпанзе около 5–7 миллионов лет назад, а зачатки человеческой культуры возникли примерно 1,8 миллиона лет назад. Язык появился позже. Так когда «работа», изнурительная и обязательная деятельность, заменила обычную активность, отвечавшую на внешние или внутренние стимулы? Нужно обладать высоким уровнем сознания, чтобы понимать, работаешь ты, бездельничаешь или просто пытаешься удовлетворить свой голод.
Праздность полезна для мозга еще и потому, что мы существа ограниченные. Так же как Джеймс Кэмерон не смог бы создать «Аватар» на обычном компьютере, так и наш мозг способен обработать лишь определенный объем информации.
Наш мозг миллионы лет развивался в среде, весьма отличной от современного офиса. Люди начали читать и писать всего пять тысяч лет назад. Поэтому нам все еще так трудно научиться чтению. Нам не хватает генетически заложенного специализированного нервного субстрата, и мозг вынужден привлекать для этой задачи другие структуры. Речь, напротив, возникла гораздо раньше, и обучение ей происходит намного легче. У здоровых детей овладение языком протекает одинаково в любых сообществах, будь то английский, испанский или китайский. У нас есть особые зоны мозга, которые настроены на восприятие и порождение речи. К отрочеству мы овладеваем родным языком даже без специального обучения. Однако многие здоровые взрослые не умеют читать.
Я останавливаюсь на этом отдельно, потому что современный стиль жизни и рабочая этика — еще более недавние культурные изобретения, нежели чтение. Шведский нейрофизиолог Торкель Клингберг полагает, что «мозг каменного века живет в веке информации»[21]. Например, у нас нет специфического нервного субстрата для многозадачности, и исследования показывают, что чем задач больше, тем хуже человек с ними справляется.
В знаменитой серии экспериментов стэнфордский профессор социологии Клиффорд Нэсс пытался выяснить, как некоторым удается делать несколько дел одновременно. Профессор Нэсс восхищался коллегами и друзьями, которые утверждали, что могут болтать с тремя людьми, при этом отвечая на письма и лазая по сайтам.
В одном исследовании[22]профессор Нэсс быстро показывал на экране два красных треугольника, окруженных двумя, четырьмя или шестью синими прямоугольниками, людям, увлекающимся многозадачностью, и тем, кто любит делать только одно дело за раз. Потом он предъявлял им похожую картинку, на которой положение красных треугольников было уже слегка иным.
Людей просили не обращать внимания на синие фигуры и оценивать, изменилось ли положение красных. Нэсс обнаружил, что люди, которые обычно не разбрасывались, легко выполняли задание. А результаты «многозадачных» были ужасающе низкими. Они оказались неспособны отбрасывать лишнюю информацию, поскольку их внимание было перегружено задачами, которые перед ними не ставились. Иными словами, «многозадачники» не делают различий между важной и неважной информацией, потому что вообще не в курсе, чем заняты в текущий момент.
Самым явным подтверждением тому является факт, что каждый год около 2600 человек погибают и 330 000 получают травмы в ДТП по вине водителей, которые болтают по телефону. Многозадачность — это навязчивое поведение, которое у взрослых приводит к состоянию, крайне схожему с детским синдромом дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ).
Психиатр Эдвард Хэллоуелл назвал его «стабильным дефицитом внимания», и эта черта возникает у всех людей с хронической многозадачностью. Он также полагает, что современная рабочая среда способствует развитию этой патологии и люди, которые обычно довольно успешны, начинают испытывать трудности при упорядочивании заданий, легко отвлекаются и становятся рассеянными. Нынешние информационные работники отвлекаются в среднем каждые три минуты: на сообщения, письма, звонки. В итоге примерно 25–50 % рабочего времени уходит на то, чтобы вспомнить: «На чем я остановился?» Исследование Intel показало, что из-за таких прерываний компания ежегодно теряет миллиарды долларов. Современные технологии буквально нас оглупляют.
Мы можем осознать пределы наших возможностей и перестать прыгать выше головы. Сокращение подобных источников стресса делает жизнь более приятной и расслабленной. Как пишет Клингберг, «когда мы приходим к пониманию своих ограничений и находим оптимальный баланс между тем, что нам нужно сделать, и тем, что мы можем… мы не только достигаем глубокого удовлетворения, но и лучше развиваем способности своего мозга». Этот процесс — цепь положительной обратной связи, отличительная черта нелинейных систем. И важной частью этого процесса является бездействие.
Человеческое тело было создано для белковой диеты и длительных периодов легкой физической активности вроде ходьбы и бега трусцой, сочетающихся с праздностью мысли. Постоянное запредельное расширение умственных возможностей приводит к ухудшению результатов труда, усталости, а затем и к хроническим психологическим и физическим заболеваниям.
В жизни кроманьонца было больше досуга, чем труда. Тогда работа заключалась в охоте и собирательстве. Считается, что именно способность кроманьонца быть праздным привела к «творческому буму» в человеческой эволюции. С точки зрения биологии, наш мозг практически идентичен мозгу древнего человека. Когда удовлетворены базовые потребности — в еде, укрытии, защите от ненастья и опасностей, — работать уже не нужно.
Дальше мы узнаем, чем занят наш удивительный мозг, когда мы бездельничаем. Я собираюсь снабдить вас сногсшибательными оправданиями для лени. Но я также познакомлю вас с данными нейрофизиологии о соотношении лени и творчества. И в конечном итоге я надеюсь забить первый гвоздь в крышку гроба занудной индустрии тайм-менеджмента.
