— Ты спрашиваешь, почему я женился на Лауре? — сказал он. Взгляд его затуманился поволокой воспоминаний. — Я на ней остановился, в смысле женился, потому что она умела хорошо врать. Притворяться. Прикидываться.
— То есть? — не понял я.
— Да-да, — подтвердил он. — Это очень важный момент. Как мы уже знаем, обманывают друг друга все. В бизнесе и в семейной жизни, в политике и на колхозном рынке… На всех, так сказать, уровнях… И этапах. Причем большинство обманывающих даже не считают нужным замаскировать ложь. Припудрить неискренность. Лепят тебе в харю что попало и не краснеют. Всучивают некондицию — будто так и надо. А в качестве самооправдания, подслащения пилюли приводят столь неуклюжие доводы, что впору отчаяться. Людская тупость способна кого угодно вогнать в депрессию… Оторопь берет, какие все вокруг болваны! И идиоты. Ну, а если человек умеет скрыть мотивы, так что тебя его предательство или измена не слишком задевают, почти не касаются, а то и вовсе свистят мимо, не трогают, остаются неизвестны — это прекрасно! Превосходно! Такое умение держать себя в границах приличия дорогого стоит. Значит, этот человек заботится об окружающих. Конкретно — о тебе. Бережет тебя. И, в сущности, является гуманистом. За такое отношение надо памятник ставить. Или, по крайней мере, крепко держаться. Иначе до поры истреплешь нервы… Заработаешь инсульт и инфаркт… Так вот, Лаура меня всегда берегла…
Проверка пройденного материала. О чем, по-вашему, идет речь в вышеприведенном откровении Маркофьева?
а) о том, что надо быть максималистом? (0 очков);
б) о том, что надо довольствоваться малым и ценить пусть небольшое, внимание, которое вам из вежливости (а она, как мы догадываемся — рудимент ностальгического прошлого) оказывают? (+10 очков).
(Подробнее о формах, методах и разновидностях вранья читайте в "Учебнике Жизни для Дураков", глава 8, стр. 352–358.)
ЧУЖОЕ СЧАСТЬЕ
Бывшей жене Маргарите и дочери Кате я о своей новой семейной жизни пока не рассказывал. Язык не поворачивался. Я, повторюсь, стеснялся и стыдился благополучия, которое на меня (мне казалось — незаслуженно) обрушилось.
Маркофьев со мной — без большого, впрочем, энтузиазма, соглашался:
— Конечно, вид чужого счастья причиняет другим страдание… Но если с этим считаться и обращать на это внимание, и стараться своим счастьем никого не задеть и не обидеть — тогда лучше не жить совсем. Чихать на всех! Мало ли кто и что подумает, кто и что скажет… Живи своей жизнью и без оглядки! Ты — корабль, ты прешь вперед, рассекая житейские волны, а окружающие прихлебаи и последыши — голодные чайки, летящие следом и кормящиеся от твоих щедрот выброшенными за борт объедками.
ПОДВИЖНИК-ПЕРЕДВИЖНИК
Когда мы, налившиеся пивом и другими напитками, наконец, притопали к нему на квартиру, время (совершенно для меня незаметно) укатилось далеко заполночь. Я с трудом держался на ногах и сразу сел в продавленное кресло. Маркофьев возлег на провисший диван. Над которым криво висела дисгармонировавшая с отклеившимися обоями картина Босха в золоченой раме.
— Подлинник, — перехватив мой взгляд, сказал Маркофьев. — Хотя никто не верит. А как было дело? Набрал полотен из Третьяковки и Эрмитажа и с просветительской миссией отправился по Европе и Америке… Вез огромную выставку, в лучших традициях передвижников… Помнишь таких? Крамской, Иванов-Водкин… Ге… Хотя лично мне его картины нравятся. Мало-помалу распродавал коллекцию, чтоб не так накладно и тяжело было ее тащить и чтоб бездуховные толстосумы приобщались к нашему высокому искусству, наполняли прекрасным особняки, небоскребы, подземные гаражи… А меня зацепили… За то, что не отстегнул кому надо процент от барышей. Мне ведь картины отсыпали из запасников и хранилищ? Отсыпали. Через таможню беспрепятственно позволяли провезти? Позволяли… И я столько вывез, что основные фонды музеев оголились чуть ли не на треть… Разумеется, такая помощь, такое, будем прямо говорить, пособничество в расхищении народного достояния стоят денег, и немалых. И я бы отдал… Отслюнил бы… В пределах разумного… Я не жлоб… Ты меня знаешь… Но заломили гигантскую, невообразимую сумму, такую я просто не сумел наскрести… Так меня от культурной деятельности отлучили…
"Кто заломил? Кто отлучил?" — хотелось спросить мне. Я и спросил, несколько раз повторив вопрос. Было крайне интересно подробнее узнать, чем занимался мой друг последние годы. Тем более, ни о чем подобном в сфере культурно-просветительской деятельности мне прежде слышать не доводилось. Вероятно, дикция моя в тот момент оставляла желать лучшего. Видимо, я мычал нечленораздельно.
Вместо ответа Маркофьев лишь горько вздохнул. И сообщил:
— А ведь я ради общения с потенциальными зарубежными покупателями даже выучил несколько английских слов. Хочешь, докажу? — С хорошим прононсом он продекламировал:
А ман из а фул.
Вен итс хот, хи вонтс ит кул.
Вен итс кул, хи вонтс ит хот.
Хи олвейз вонтс вот хи хаз нот.
И сам же перевел:
— Человек — дурак. Когда жарко, он хочет прохлады, когда холодно — жаждет тепла. Он всегда хочет того, чего у него нет.
Я смотрел на чтеца-декламатора с непередаваемым смешанным чувством. Что творила с ним (что творила со всеми нами!) наступившая жизнь! Раньше он не способен был выучить ни одной иностранной фразы, не говоря уж о пословицах. Ныне суровая действительность приперла и заставила измениться даже такого твердокаменного и последовательного борца с чуждыми национальным интересам тенденциями, как он…
Контрол квещенс.
1. Сумей я правильно и членораздельно поставить вопрос о культуртрегерах, пропагандировавших отечественное искусство за рубежом, — получил бы я в итоге правдивый ответ?
2. Надо ли задавать вопросы, на которые скорее всего не получишь ответа?
3. Если не хотите отвечать на поставленный вопрос, какой способ изворачивания предпочтете:
а) увиливание;
б) молчание;
в) произнесение ничего не значащих слов;
г) чтение стихов и цитирование пословиц;
д) какие пословицы и поговорки, изобретенные Маркофьевым, вы знаете?
РАСТВОР
— Да, — продолжал он воссоздавать в словах историю своего финансового краха и последующего падения с иерархических вершин. — Кинули меня сперва в 91-ом, а потом в августе 98-го крепко… Здание нашей с тобой альма матер, святилище, где располагался наш с тобой институт, я внес в качестве паевого взноса в банк, который лопнул. Да ты, собственно, видел, я на твоих глазах остался ни с чем. Когда банковские барыги не отдали нам с тобой и сотой доли честно нажитого капитала. Ты — живой свидетель произошедшего беспредела. Имущество лабораторий пошло с молотка. В историческом помещении, где воссияло столько светлых умов, достаточно назвать нас с тобой, зажировала нефтяная кампания… Толстосумам приглянулся особнячок с колоннами, вот и отхватили лакомый кус. Я там бывал… Компьютеры… Секретарши в мини-юбках… Охрана… Так что без спецпропуска не проникнешь… Даже в бывшие аудитории посторонним вход воспрещен…
